В один прекрасный день Виктор Молочков, бывший студент Литературного института имени Горького, исключенный за драку, повлекшую за собой тяжелые телесные повреждения, а впоследствии владелец кондитерской фабрики, что-то стосковался по простой, беспардонной жизни и по старой памяти решил побывать в пивной. Как раз неподалеку от его резиденции, на Балаклавском проспекте, имелось такое демократическое заведение, где простой народ забывался за кружкой пива. Грязно тут было, даже по российским меркам, необыкновенно, пахло отхожим местом и селедочными очистками, но вообще атмосфера была теплая, братская, какая у нас, как правило, объединяет людей в случае крупного общественного несчастья.

Взял Молочков две кружки пива, сто пятьдесят граммов водки и присоседился к одному сравнительно симпатичному мужику.

– Ну что, – говорит, – профессор, выпьем за то, чтобы лыжи не ломались?

Мужик отвечает:

– Если бы я был профессор, то сидел бы сейчас в уюте и про что-нибудь отвлеченное размышлял. А то я безработный слесарь-наладчик, уже забыл, в какую сторону завинчиваются болты. Плюс через интриги недавно лишился жилплощади и теперь ночую на трех вокзалах.

Молочков говорит:

– Значит, такая твоя судьба. Сейчас жизнь пошла соответственно закону природы: «Кто смел, тот и съел». А у кого мозги работают исключительно в том направлении, чтобы отволынить восемь часов у станка, что-нибудь украсть и продать, тот, конечно, ночует на трех вокзалах.

– Нет, дорогой гражданин, это просто вновь подняла голову гидра контрреволюции, и простой народ в который раз привели к нулю. Но мы еще поднимемся всем миром и свернем этой гидре шею, то есть лозунг «Вся власть Советам» опять на повестке дня. А то, понимаешь, взяли моду: жуликам все, а трудящимся ничего! Нет, дорогой товарищ, не сегодня-завтра порежем буржуев и все по новой поделим промеж собой.

– Ну, это вы, ребята, умоетесь! – серьезно сказал Молочков. – В другой раз по-вашему, по-простонародному, не бывать! Это вам не семнадцатый год, блаженных Гучковых да Керенских больше нет, мы вас сразу прижмем к ногтю!

– Кто это мы?

– Да мы! деловые люди, настоящие хозяева лесов, полей и рек!

– Ага! Так ты у нас деловой?

– Деловой, ага!

– А хочешь, деловой, я тебе сейчас вот этой кружкой голову проломлю?!

– Так... – сказал Молочков. – Сейчас точно прольется кровь! Предлагаю считать нижеследующую схватку прологом ко второй гражданской войне! А ну, подходи, блин, пролетариат и беднейшее крестьянство!

Публика, относившая себя к этим двум сословиям, не заставила долго ждать, и, что называется, грянул бой. На счастье, у входа в пивную дежурили двое милиционеров, и драке не дали зайти слишком уж далеко; бойцов растащили, посадили в две патрульные машины и увезли.

В отделении милиции Молочкову велели написать объяснительную записку. То ли в нем разыгралась кровь, то ли дала о себе знать творческая жилка, некогда указавшая ему путь в Литературный институт имени Горького, но он размахался на пять страниц.

Дежурный милиционер благодушно принял его листки, так как он не ожидал ничего, кроме незначительного правонарушения, которое повлечет за собой административную меру взыскания, но чем дальше он читал, тем смурнее становилось его лицо.

– Послушайте, Молочков, – сказал милиционер, – вы что, нарочно, что ли, себя подводите под статью? Вот послушайте, что вы пишете: «В ответ на несмываемое оскорбление словом я нанес потерпевшему сокрушительный удар в нижнюю челюсть, которым он был до такой степени потрясен, что как подкошенный рухнул на пол...» Вы чем думаете, Молочков, головой или каким-то другим предметом, ведь это уже статья! Давайте убирайте, к чертовой матери, эти ваши сокрушительные удары, а то я вас немедленно упеку.

– И не подумаю! – сказал ему Молочков. – Я даже при коммунистах творил, как хотел, я под их диктовку сроду ни одного слова не написал, а вы хотите, чтобы я ублажал цензуру в условиях демократии, – да ни в жизнь!

Зря он кобенился: тут же был составлен протокол, снят допрос, заведено уголовное дело по обвинению в нанесении тяжелых телесных повреждений, взята подписка о невыезде, – одним словом, дело приняло нешуточный оборот.

На другой день Молочков выяснил у приятелей, каков размер взятки, которую в таких случаях полагается отстегнуть, и отправился в злополучное отделение милиции, на чем свет стоит кляня свою неуместную тоску по простой, беспардонной жизни. Дежурный милиционер еще не сменился; он посмотрел на Молочкова скучающими глазами, верно, он угадал, что означает этот визит, и отсутствие тайны, интриги навеяло на него скуку.

– Сколько, командир? – спросил его Молочков.

– Девять, – ответил милиционер, и вдруг что-то озорное мелькнуло в его глазах, не исключено, что на одно мгновение ему в голову пришла мысль из озорства довести дело Молочкова до логического конца.

– А почему именно девять?

– Не знаю, такая такса.

Молочков передал милиционеру девять миллионов рублей[29]в банковских упаковках и по старой памяти подумал: «Очень хорошо, миллион останется на пропой». Все-таки демократическое прошлое засело в нем, как заноза, крепко и глубоко.

Неподалеку от станции метро «Нагатинская» он зашел в маленькое кафе, сделал заказ и, поскольку ему требовалось высказаться, подсел к одному сравнительно симпатичному мужику. На лацкане пиджака у того был прикреплен значок в виде Георгиевского креста.

– Патриот? – с деланым сочувствием спросил его Молочков.

– Патриот, – ответил сосед, – только с уклоном в коммерческий интерес.

– Коммерческий интерес – это понятно, а вот для патриотических настроений, на мой взгляд, оснований нет. Оглянитесь вокруг: ведь это же какая-то Внутренняя Монголия, только на железобетонный лад! Пивка попить по-человечески, и того нельзя!..

– Это как посмотреть. Вот мыкался я четыре года по Европе в поисках демократических свобод, и что же: в Дюссельдорфе меня арестовали за переход улицы в неположенном месте, а когда я попытался всучить взятку шуцману, то дали полгода принудработ. Ничего себе свобода, а?! В Москве я любое отделение милиции куплю за ящик водки, а в Европе меня посадили за сущую ерунду! Тогда-то я и понял, где на самом деле существуют демократические свободы, и уехал назад в Москву. Но сколько надо было сначала выстрадать, чтобы понять: Россия – самая свободная страна в мире. Ну где еще можно годами не платить за квартиру и телефон?!

Молочков сказал:

– Так-то оно так, да только номенклатура демократических свобод у нас открывается свободой дурачить простой народ. То коммунисты обобрали трудящихся под предлогом прекрасного завтра, то теперь демократы оставили без штанов...