Ее платье цвета голубого льда имело глубокий вырез, и потому едва ли не половина роскошной груди Лисандры была выставлена на всеобщее обозрение, особенно когда молодая куртизанка наклонялась к перилам, разглядывая зрителей в партере. Она тут же принялась называть имена знаменитостей, но Селена оборвала ее болтовню, напомнив Лисандре, что здесь театр, а не ярмарочный балаган.

Селена спиной чувствовала Саэма. Он смотрел только на золотистый бархатный занавес, скрывавший сцену. Селене очень хотелось сказать ему что-нибудь. Извиниться, поблагодарить или просто произнести несколько добрых слов. Похоже, и Саэму хотелось ей что-то сказать. Но время ожидания заканчивалось. Где-то в недрах театра зазвенел гонг, призывая зрителей поспешить в зал.

Сейчас или никогда. Селене казалось, что стук ее сердца слышит весь зал, но ее это не волновало. Она повернулась к Саэму и сказала:

— Ты сегодня такой обаятельный.

Он даже не успел удивиться. Селена вновь сидела к нему спиной и смотрела на занавес. Она сказала лишь часть правды. Кроме обаяния, в Саэме было что-то более важное. Главное, она сказала ему добрые слова. Или попыталась сказать. Впрочем, лучше ей после этого не стало.

В театр Селена надела платье кроваво-красного цвета. В отличие от наряда Лисандры, вырез на ее платье был весьма скромный, но оголенные плечи и прозрачные рукава позволяли Саэму достаточно полюбоваться ею. Она завила волосы в локоны, спадавшие по плечам. Разумеется, Селена делала это для красоты, а не из потребности закрыть шрам на шее.

Донваль, развалившись в кресле, лениво поглядывал на сцену. Селене стало противно. Равнодушное, пресыщенное ничтожество! Кто дал ему право распоряжаться чужими жизнями? За его отвратительные замыслы ему бы сейчас не в театре сидеть, а болтаться на виселице.

Собеседники Лиферы, поцеловав ее в щечку, разошлись по своим ложам, и каждого телохранители Донваля провожали очень пристальным взглядом. В отличие от хозяина, его головорезы не были ленивыми и скучающими. Это осложняло дело, и Селена нахмурилась.

Люстры с легким скрипом поползли вверх, где их потушили. Зал угомонился, и над ним раздались первые звуки увертюры. Следить за Донвалем стало значительно сложнее.

Селена едва не подскочила, почувствовав у себя на плече руку Саэма. Наклонившись к самому ее уху, он прошептал:

— Какая ты красивая! Хотя ты и сама это знаешь.

Конечно, она это знала. Причем давно. Но она все-таки обернулась. Улыбающийся Саэм откинулся на спинку кресла.

А увертюра набирала силу, готовя зрителей к балету, поставленному по старинной легенде. Мир теней и тумана. Мир предрассветной тьмы, где невозможное становится возможным.

Золотистый занавес вздрогнул и начал медленно расходиться. Селена на время забыла и Донваля, и свое задание. Реальный мир перестал для нее существовать.

Музыка разорвала ее на части, рассеяла в пыль.

Ей понравилось все: и изумительные танцы, и сама легенда о принце, отправившемся вместе с волшебной птицей спасать похищенную невесту. Но музыка…

В этих звуках переплетались утонченная красота и такая же утонченная боль. Одно перетекало в другое, распадаясь на оттенки, исчезая и появляясь в самом неожиданном месте. Селена вцепилась в плюшевые подлокотники кресла, словно боялась, что незримый поток подхватит ее и унесет.

Она слушала не только ушами. Она слушала всем телом. Каждый удар барабана, каждая трель флейты и каждый рокот труб ощущались кожей и отдавались в костях. Музыка уничтожала Селену, чтобы в следующее мгновение возродить и снова уничтожить.

Близилась завершающая часть представления. Здесь были собраны самые лучшие, самые запомнившиеся Селене музыкальные узоры. Но теперь они звучали во всю мощь, эхом отдаваясь в вечности… Когда стих последний звук, лицо Селены было мокрым от слез. Она их не стеснялась и не собиралась скрывать.

Тишина была самой ужасной, самой невыносимой пыткой, потому что возвращала в привычный мир. Зал взорвался аплодисментами. Селена вскочила и тоже принялась аплодировать. Она хлопала до боли в ладонях. А слезы продолжали течь.

— А я и не знала, что в тебе еще остались следы каких-то чувств, — шепнула ей Лисандра. — Но представление — так себе. Ничего особенного.

— Лисандра, твое мнение не единственное, — сказал Саэм, вцепившись в спинку ее кресла.

Аробинн предостерегающе щелкнул языком. Селена продолжала аплодировать. Она все еще находилась во власти отзвучавшей музыки, но поддержка Саэма была ей приятна. Овации продолжались. Танцоров несколько раз вызывали на сцену, забрасывая цветами. У Селены давно высохли слезы, а она все аплодировала, не замечая, что публика уже начинает покидать зал.

Когда она вспомнила о Донвале, в третьей от сцены ложе было пусто.

Селена не заметила, как ушли Аробинн, Саэм и Лисандра. Прекратив аплодировать, она просто стояла, разглядывая занавес и музыкантов, которые неторопливо убирали в футляры свои инструменты и гасили свечи.

Из театра она уходила последней.

В тот же вечер, после спектакля, Аробинн устроил в Башне очередное празднество для Лисандры и ее хозяйки. В числе гостей были философы, писатели и художники, к которым он в данный момент благоволил. Все это происходило в дальней гостиной, однако музыка и смех разносились по всему второму этажу. Когда возвращались из театра, Аробинн спросил Селену, не хочет ли и она «немного развлечься». После удивительного спектакля смотреть на глупо хихикающую, возбужденную мужским вниманием Лисандру? Селена, поблагодарив за приглашение, сказала, что устала и ляжет спать.

Она вовсе не устала. Возможно, спектакль забрал у нее слишком много эмоций, но ложиться спать в половине одиннадцатого ей совсем не хотелось. Она же не немощная старуха, а Селена Сардотин — освободительница рабов, похитительница астерионских лошадей и спасительница Немого Учителя.

Аробинн любил музыку, и в его Башне было несколько комнат для музицирования. Селена выбрала ту, куда почти не долетал шум празднества. Она зажгла две свечи на столике и сняла чехол с клавикордов. Музыке Селена начала учиться в десятилетнем возрасте по настоянию Аробинна. Он говорил, что ассасин, не разбирающийся в искусстве, — это просто мясник. Селене не пришлось заставлять себя усаживаться за клавикорды. Она играла много и охотно. Перестав брать уроки музыки, Селена продолжала играть для себя. Иногда для Аробинна. Но для его гостей она не играла никогда.

Музыка балета и сейчас звучала у нее в мозгу, повторяясь снова и снова. Вместо барабана ритм отбивало ее сердце. Селена дорого дала бы, чтобы услышать эту музыку еще раз. Особенно завершающую сюиту.

Она уселась на скамейку, подняла крышку инструмента и попыталась наиграть хотя бы несколько тактов. Музыка словно дразнила ее. Внутри Селена слышала безупречные звуки, но пальцы воспроизводили что-то иное. Она уже подумала, не бросить ли это занятие, потом решила попробовать еще раз. Постепенно мелодия под ее пальцами становилась похожей на ту, что она слышала в театре.