Не прониклись до глубины души люди его идеями — вот первопричина трусливости!

Выйдя из города и свернув с Иерихонской дороги, Иисус поднялся на гору Елеонскую, которую еще называли Масличной, чтобы прийти в себя от случившейся неудачи в общении с добрыми фермерами, и продумать следующие шаги. Ему было совершенно ясно, что теперь все мосты сожжены и что сочтены его дни. Ему оставалось одно: сделать так, чтобы Живой Глагол Божий услышало как можно больше соплеменников, а неудача в Храме лишила, можно сказать, его такой возможности. Как быть?

Иерусалим с Елеонской горы хорошо виден. Особенно крепость Антипы, где размещался римский гарнизон, находилась претория и откуда римские легионеры зорко следили за всем происходящим в городе; столь же хорошо виден Храм Иеговы, который просто обязан был сосредоточить в своих стенах идею освобождения всех колен Израилевых от ненавистного ига Рима. На самом же деле, служители его заботились лишь о внешней обрядности и личном благополучном спокойствии, заблуждая народ в том, что только соблюдение закона Моисея без малейших отступлений умилостивит Господа и он дарует избранному народу своему все блага, простит его грехи — позиция ложная, ибо как можно исполнять заветы Господа под ярмом язычников?!

«Только духовное очищение, а не обрядности приведут Израиль к вожделенной свободе! Я скажу это во всеуслышание. В диспуте с фарисеями и саддукеями!»

Сознавал Иисус, что это будет его последним шагом. Осознавал он и то, что оставят его и ученики-апостолы, ибо, несмотря на все усилия, не сумел он создать из них твердых своих последователей. Они не прониклись всей душой и всем сердцем его священными мыслями, его болью к взывающим о помощи обездоленным.

Вот они, поодаль отстоящие от него с понурыми головами. Такими ли они были, когда возгорались мечтой сесть по правую и левую руку его — первосвященника и царя Израиля. Они не поняли главного — не к светской власти его стремление, ибо любая власть есть зло, а к духовной, и уже через нее к созданию счастливого общества для обездоленных, общества равных возможностей, общества свободного духа и тела — Царства Божьего на земле.

Можно вполне сказать: утопия. Но он искренне верил в конечное торжество своей идеи и очень хотел, чтобы так же беззаветно верили в него и его ученики.

Увы, это тоже — утопия. Но таков человек. Если он к тому же гениален.

— Сейчас — в Вифанию. Завтра войдем в храм. Ранним утром. Мы одни. Я и вас двенадцать. И я начну пророчествовать. С кафедры первосвященника.

Пригласив апостолов жестом следовать за собой, Иисус спустился на Иерихонскую дорогу и пошагал к Вифании, не оборачиваясь. И без того знал, что ученики его приободрились. Пред ними вновь забрезжила надежда.

Перед Вифанией их встретила Марфа. Женщины давно уже вернулись и оповестили Лазаря с Симоном о случившемся, и те послали Марфу встречать Иисуса с апостолами, остальным же велели готовить трапезу.

— Тебе, равви, и ученикам твоим путь к Симону, — передала волю брата и Симона Марфа. — Но входите в город и в дом Симона поодиночке. Фарисеи на все могут пойти.

— Спасибо. Сделаю все во славу Лазаря и Симона. Я пойду, Марфа, с тобой.

Только через час собрались все они в доме исцеленного от проказы. Женщины внесли водоносы и умывальницы, чтобы омыть уставшие ноги гостям, но Иисус сам взял умывальницу, скинув верхнюю одежду и опоясавшись полотенцем. Несколько удивленные апостолы не поняли намерений учителя своего, он же подошел первым к апостолу Симону, чтобы омыть ему ноги. С великим смирением подошел. Симон же запротестовал:

— Равви! Тебе ли омывать мои ноги?

— Что я делаю, ты поймешь после, — ответил Иисус, но это не повлияло на Симона.

— Не умыть тебе, равви, моих ног вовек.

— Если не омою ног твоих, не удостоишься быть у руки моей.

Покорился апостол Симон. Далее безропотно принимал услуги Иисуса, показав тем самым пример всем остальным. Когда же Иисус омыл ноги всем ученикам своим, то пояснил назидательно:

— Вы называете меня учителем и даже сыном Отца Небесного и правильно говорите. И вот если я, учитель ваш, благословенный Отцом Небесным, омыл ноги ваши, то и вы должны умывать друг другу ноги. Я дал вам пример, чтобы вы делали то же, что сделал я вам. Заповедь даю вам: любите друг друга, как я возлюбил вас. Сила в вас до тех пор, пока любовь иметь будете меж собой.

Ученики бросились к оставленной Иисусом умывальнице, стараясь опередить друг друга, чтобы обрести честь омыть ноги учителю, но в комнату вошла сестра Лазаря Мария с полным сосудом миро.

— Присядь, сын Божий. Я умою ноги твои и голову твою.

Все до капли излила она миро на голову Иисуса и его ноги, затем, разбив об пол пустой сосуд на счастье, своими волосами стерла миро с ног и головы Иисуса — весь дом исцеленного от проказы наполнился благовониями. Вошедший в этот момент в комнату Симон пригласил гостей:

— Пора возлечь за трапезным столом.

Трапеза началась в глубоком молчании. Поступок Марии потряс всех. Особенно Иисуса. Омыть ноги гостю из умывальницы, оказать, значит, уважение, но фунт миро, цена которого очень высока, израсходовать вместо воды, разбить дорогой сосуд, да еще отереть голову и ноги волосами — это знаково.

«Прощание со мной, — думал Иисус. — Женщины, не зная всего, сердцем своим почувствовали скорую мою кончину. И, по слову Исайи, мученическую».

Мысли угнетающие. Однако Иисусом пока еще не овладело искушение. Он еще надеялся возгласить о Царстве Божьем при великом скоплении народа в Храме Соломона, царстве бедных и обездоленных на земле, царстве любви и милосердия. Смерть после этого не страшна. Ибо в этом — судьба его.

И как бы в поддержку этой уверенности всплывали пророческие слова Исайи: «…Он взял на себя все наши немощи, и понес наши болезни… Он отвергнут от земли живых; за преступление народа моего претерпел казнь… Когда же душа Его принесет жертву умилостивления, он узрит потомство долговечное, и воля Господа благоуспешно будет исполняться рукой Его. На подвиг души своей он будет смотреть с довольством… оправдает многих, и грехи их на себе понесет».

Что же, если прощаются с ним, то и ему самому не грешно проститься с учениками своими. Первым делом он разломил хлеб на равные доли по числу трапезующихся, стараясь, чтобы куски были одинаковой величины, и стал их поочередно раздавать всем.

— Вкушайте от тела моего.

Да, вечер странностей. Разламывать хлеб на торжественных трапезах — не ново, но при чем здесь тело равви? Или в самом деле он Сын Божий?

Лицо Иисуса, однако, оставалось задумчиво-спокойным. Он как бы подчеркивал этим, что знает, о чем говорит и что делает.

После хлеба он собственноручно, хотя женщины проворно и почтительно ухаживали за гостями, разлил вино из кувшина в кубки и словом своим вновь удивил и апостолов, и Лазаря с Симоном:

— Пейте от крови моей.