— Да не он, несчастный ты глупец, а она! Этот ангел, который по ошибке достался старому и мерзкому сатиру. Возможно, она надеется тебя перевоспитать. Красивые женщины всегда стремятся наставить на путь истинный пропащих мужчин, — заявил Джонсон, с надеждой поглядывая на Джейн, которая углубилась в чтение рукописей и не замечала ничего вокруг.

— А я-то думал, что больше всего ты ценишь в ней честность. — Как-то раз между Джонсоном и Джейн вспыхнула ссора, когда девушка подвергла жестокой критике одно из творений поэта. Джонсон обозвал ее лживой шлюхой и разбил о стену добротный табурет, после чего Грэшем пробил ему голову. В результате Джонсон переписал пьесу, что не ускользнуло от глаз Генри. — Но ты не ответил на мой вопрос. Кейтсби твой друг?

— Я знаком с ним, как и все люди моей веры. Друг ли он мне? Едва ли. Ведь я решительно не согласен, что солнце, согревающее сей грешный мир, светит из его задницы, а это обязательное условие для любого, кто ищет дружбы Робина. Кейтсби иногда не делает различия между преклонением перед Спасителем и им самим, путая себя со Всевышним. Он плохо влияет на молодежь, но зато устраивает великолепные пиры, а я замечательный гость. — Он бросил тоскливый взгляд на пустой стакан. — Там соберутся одни католики. Ты охотишься за католиками, и твое присутствие за нашим столом может причинить вред нашей вере?

Грэшем на мгновение задумался. Если он раскроет заговор о похищении короля, возмездие обрушится на головы заговорщиков, но не на католическую веру. Гораздо хуже, если заговор удастся.

— Для твоей веры опасности нет, а для некоторых людей, исповедующих ее, угроза, несомненно, существует, как и для тебя самого, Бен, если ты намерен бунтовать против государственной власти. — Несмотря на шутливый тон, ответ Грэшема прозвучал вполне серьезно.

— Это я-то мятежник?! — разразился хохотом Джонсон. — Господи, помилуй! Разве мало в моей жизни бед и напастей, чтобы испытывать судьбу?

Бен Джонсон слыл болтуном, обжорой и пьяницей и имел ужасную репутацию, но Грэшем никогда не слышал, чтобы он выдал доверенную ему тайну. Во всяком случае, тайны Грэшема Джонсон свято хранил. Однажды Генри спас его от судебных приставов и выкупил из долговой тюрьмы. За долгие годы между двумя мужчинами накопилось множество старых и совсем новых тайн, и благодаря наличию первых разглашать вторые не было никакого резона. Джейн распорядилась отнести в прачечную огромный мешок с грязным бельем. Рукописи Джонсона девушка забрала с собой, намереваясь скрасить с их помощью тоскливое пребывание в Альзации.

— Идти на этот обед рискованно, — равнодушно заметил Манион по возвращении в Альзацию, и он был абсолютно прав.

Несмотря на то что Лондон был огромным городом, все представители высшего общества знали друг друга и, так или иначе, встречались и общались между собой. Грэшем полагал, что гости Кейтсби вряд ли его узнают, но прежде чем появиться в их компании, благоразумнее изменить внешность. Прибегая к маскараду, Грэшем руководствовался двумя принципами: либо оставлял свою внешность почти без изменений, либо появлялся перед окружающими совершенно в новом обличье. На сей раз он решил следовать второму принципу.

— Сиди тихо! — раздраженно прикрикнула Джейн, заканчивая окрашивание волос и бороды, которые из темных превратились в рыжеватые, а вернее — совсем рыжие.

Грим сначала нанесли только на лицо, шею и руки, но по настоянию Джейн и несмотря на яростные протесты Генри, намазали все тело, после чего кожа у него стала темной, как у мавра. Грэшем не стриг бороды с тех пор, как они уехали из дома, и теперь она торчала в разные стороны и, по словам Маниона, напоминала плохо скошенное поле. Грэшем пересмотрел свой богатый гардероб и выбрал костюм, который, по его мнению, предложил бы неотесанной деревенщине самый скверный местный портной, выдавая его за последний крик моды в Лондоне. Экстравагантный наряд дополняли повязка на глазу и огромный шотландский берет, совершенно не сочетающийся с одеждой.

— Первый раз в жизни я боюсь смерти, — грустно сказал Генри, когда Джейн наложила на бороду остатки краски, и тут же пожалел о своем желании подшутить над ней, увидев, как мгновенно угасло лицо девушки.

— С таким настроением идти нельзя. Ты должен…

Грэшем жестом прервал ее.

— Представляешь, что скажет мой портной, увидев меня в гробу в подобном наряде? — с притворным ужасом спросил Генри и едва не получил кулаком по голове. В последний момент Джейн остановил лишь страх испортить результат своих кропотливых трудов.

По дороге к назначенному месту Грэшему не давали прохода все лондонские мошенники, которые при виде шотландского деревенщины замирали от свалившегося на них счастья. Ему предлагали женщин и беспроигрышную карточную игру, заманивали в кегельбаны и заведения, где играют в кости и где только вчера какой-то счастливчик выиграл целое состояние, не уступающее всем сокровищам лорда Солсбери, обещали любовные утехи, о которых не смел мечтать и Самсон. Самые бойкие зазывалы сулили несметное богатство в сочетании со всеми мыслимыми и немыслимыми прелестями любви. Генри отбивался, как мог, и, добравшись наконец до трактира Уильяма Патрика, облегченно вздохнул. Джонсон имел обыкновение являться на обед раньше всех, чтобы в полной мере насладиться трапезой за чужой счет. Он встретил Грэшема с достойной одобрения сдержанностью, ничем не выдав изумления, и проводил к остальным гостям.

В трактире «Ирландец» было многолюдно. Здесь подавали превосходную еду и вино, которое могут пить приличные люди. Грэшем, знавший толк в таких вещах, сразу же отметил, что Кейтсби не привык себя в чем-либо ограничивать. Комнату только что покрасили, на полу лежали чистые циновки, а стены украшали достаточно дорогие портьеры. Из большого окна доносился приглушенный уличный шум, а из-за двери слышался веселый гул подвыпивших посетителей трактира, но это не мешало беседе.

— Как я счастлив с вами познакомиться, — проговорил Грэшем с ужасающим шотландским акцентом. Он назвался Александром Селкирком и изображал из себя в меру выпившего человека, ошеломленного множеством новых впечатлений.

Впрочем, Генри зря беспокоился: Кейтсби едва удостоил его мимолетным взглядом. Главной фигурой за столом был Джонсон, знаменитый драматург, предмет многочисленных сплетен при дворе, да к тому же католик. Пригласив Джонсона, Кейтсби сделал удачный выбор, свидетельствующий о его связях в обществе.

Том Уинтер пожал руки всем присутствующим, а знакомых дружески похлопал по спине. «Так вот из-за кого пострадал зад несчастной проститутки», — отметил про себя Грэшем.

— Знакомьтесь, это Алекс Селкирк, мой кузен из Шотландии. Любезный кузен, позволь представить тебе Тома Уинтера. — Джонсон, упивающийся вниманием к собственной персоне, чуть не забыл представить Грэшема гостям. Вокруг поэта собралась толпа людей, на столе стояла отличная еда и вино, и Джонсон раздувался от важности, словно мыльный пузырь.

Том Уинтер пришел вместе с Кейтсби. Это был невысокий человек крепкого телосложения, с круглым лицом и резкими манерами: каждое сказанное им слово производило впечатление пушечного выстрела, а движения отличались быстротой и ловкостью. Обычно Том не терял головы, но иногда затевал жестокие споры, которые, по мнению Грэшема, в более узком кругу и при определенных обстоятельствах могли привести к конфликту.