— О, это я вижу, — заверила ее Барбара.

Пути Линли и Ханкена разошлись, как только местный инспектор организовал для своего столичного коллеги служебную машину. Прямо из полицейского участка Бакстона Ханкен отправился в Калвер, решив проверить факт подозрительного ужина Уилла Апмана с Николь Мейден. А Линли по собственному почину отправился в ущелье Пэдли.

Припарковав полицейский «форд» на стоянке перед окнами кухни Мейден-холла, он обнаружил, что в отеле полным ходом идет подготовка к вечерней трапезе. Бар в гостиной пополнялся новыми запасами спиртных напитков, а в столовой уже сервировали столы к ужину. Весь персонал по мере сил изображал оживленную деятельность, показывая, что жизнь в отеле продолжается.

Та самая женщина, что перехватила полицейских вчера днем, встретила Линли за столом регистрации. Когда он спросил Энди Мейдена, она пробурчала: «Вот бедняга» — и отправилась на поиски бывшего офицера полиции. В ожидании Линли прошел мимо гостиной и заглянул в дверь соседствующей с ней столовой. Вторая женщина, примерно такого же возраста и обличья, что и первая, расставляла на столах подсвечники с тонкими белыми свечами. Рядом с ней на полу стояла корзина с желтыми хризантемами.

Служебное раздаточное окошко между столовой и кухней было открыто, и оттуда доносилась быстрая и весьма эмоциональная французская речь. Потом она сменилась английской скороговоркой, но с явным иностранным акцентом:

— О нет, о нет, о нет! Я просить шалот, а это не шалот. Эти луковицы пойдут в бульон.

Ответом ему послужило неразборчивое тихое бормотание, а за ним излился поток французской речи, из которой Линли выловил только: «Je t'emmerde».[31]

— Томми.

Обернувшись, Линли увидел, что в столовую входит Энди Мейден с записной книжкой в руке. Мейден выглядел удручающе: осунувшееся лицо покрылось щетиной, и он явно не снимал одежды со вчерашнего вечера.

— Я не смог дотянуть до пенсии, — глухо произнес он. — Пришлось уйти в отставку, ты знаешь. Я без единого слова ухватился за эту работу, потому что она к чему-то вела. Так я говорил себе. И им. Нэн и Николь. Всего несколько лет, убеждал я их. А потом мы будем жить в достатке.

С трудом волоча ноги, он заставил себя дойти до Линли, но этот переход, похоже, отнял у него последние силы.

— И ты видишь, куда это нас привело. Моя дочь мертва, а сам я перебираю имена пятнадцати мерзавцев, готовых ради денег убить собственных матерей. Так почему же, черт возьми, я поверил, что они, отсидев свой срок, исчезнут и никогда больше не будут докучать мне?

Взглянув на записную книжку, Линли понял, что в ней содержалось.

— Вы подготовили для нас список. Я перечитывал его всю ночь. Три раза. Четыре. И вот к какому выводу я пришел… Ты хочешь узнать?

— Да.

— Я убил ее. Такие вот дела. Это я во всем виноват.

Сколько раз приходилось Линли сталкиваться с этой потребностью взять вину на себя? Сотню? Тысячу? Вечно одно и то же. И если существовали какие-то правильные слова, способные ослабить чувство вины у тех, кто столкнулся с жестокой реальностью безвременной смерти любимых людей, Линли пока так и не узнал их.

— Энди… — начал он.

Мейден прервал его.

— Ты помнишь, каким я был орлом? Оберегал наше общество от «криминальных элементов», так я говорил себе. И мне удавалось неплохо справляться с поставленной целью. Я даже гордился своими достижениями. Но я и подумать не мог, что, пока я уделял все свое внимание нашему чертову обществу, моя собственная дочь… моя Ник… — Его голос дрогнул, — Прости,

— Нечего извиняться, Энди. Все в порядке.

— Никогда больше ничего не будет в порядке. — Мейден открыл книжицу и, вырвав из нее последнюю страничку, протянул ее Линли. — Найди его.

— Мы найдем.

Линли знал, как неутешительно звучат его слова: разве может арест какого-то преступника облегчить горе Мейдена? Тем не менее он сообщил, что поручил одному из своих людей в Лондоне прошерстить все архивные дела Особого отдела, но отчета от него пока не поступало. И следовательно, любые подготовленные Мейденом данные — возможные имена, преступления или детали расследования — помогут сократить время бдения за компьютером в два или даже в четыре раза, что позволит тому офицеру заняться непосредственным поиском вероятных подозреваемых. Мейден оказал полицейским большую услугу, и они постараются не остаться в долгу.

Мейден вяло кивнул.

— А чем же еще я могу помочь? Дай мне какое-нибудь поручение, Томми. Мне нужно что-то делать, иначе я свихнусь от ночных кошмаров… — Запустив пятерню в свою шевелюру, он откинул назад по-прежнему вьющиеся и густые, но совсем седые волосы. — Хрестоматийный случай. Я хватаюсь за любые дела, способные отвлечь меня от этого.

— Естественная реакция. Нам всем приходится защищаться от потрясений, пока мы не будем готовы пережить их. Таков удел человека.

— Это… Так я называю то, что произошло. Потому что если произнесу вслух, что именно случилось, то все станет реальностью, а я не думаю, что смогу выдержать ее. Никто и не рассчитывал, что вы быстро справитесь с ситуацией. Вам с женой нужно какое-то время уклоняться от осознания случившегося. Или даже отвергать то, что случилось. Иначе вы совсем расклеитесь. Поверьте, я вас понимаю.

— Понимаешь?

— По-моему, вы сами знаете, что понимаю. — Следующую просьбу было особенно трудно высказать. — Мне необходимо осмотреть вещи вашей дочери, Энди. Вы хотите присутствовать при этом? Мейден нахмурился.

— Все вещи в ее комнате. Но если вы ищете связь с Особым отделом, то при чем здесь спальня Николь?

— Возможно, ни при чем, — сказал Линли. — Однако сегодня утром мы побеседовали с Джулианом Бриттоном и Уиллом Апманом, и обнаружилось несколько деталей, которые нам хотелось бы проверить.

Боже милостивый! Вы думаете, что кто-то из них… И Мейден устремил невидящий взгляд в окно за спиной Линли, очевидно гадая, какие ужасные детали могли выясниться в разговорах с Бриттоном и Апманом.

— Пока слишком рано делать какие-либо выводы, Энди, — быстро добавил Линли.

Выйдя из задумчивости, Мейден посмотрел на Линли и не сводил с него взгляда долгих тридцать секунд. Наконец он уразумел смысл его слов. Они вместе поднялись на второй этаж, и Мейден, открыв дверь в спальню дочери, остановился на пороге, наблюдая за тем, как Линли осматривает вещи Николь.

Большинство из них вполне соответствовали тому, что молено найти в комнате любой двадцатипятилетней женщины, а многие вещи стали подтверждением слов Джулиана Бриттона и Уилла Апмана. В деревянной шкатулке лежали свидетельства того, что Николь любила украшать самые разные части своего тела. Простые золотые колечки различных размеров предназначались для ее пупка, соска или губы; одиночные булавочные сережки предполагали наличие дырочки на языке, а крошечные гвоздики с рубиновыми и изумрудными головками и навинчивающимися гаечками вполне могли вставляться в крылья носа.