Если только… Если только Саша, конюх из «Петушка», имел очень жгучее желание избежать своей участи, или найти друга, или проверить собственные возможности…

Или он мог однажды пожелать, чтобы настоящий колдун в один прекрасный день взялся учить его, как управлять таким смертоносным даром…

Кто знает? Бог мой, может быть, и сам Ууламетс страстно желал… желал, чтобы кто-то, похожий на Сашу, помогал ему. Кто вообще мог говорить о какой-либо безопасности в этом мире, где любой колдун мог одним движением пальца уничтожить любое равновесие через время и через расстоянье?

Поэтому он хотел, черт возьми, понять, во что был вовлечен, прежде чем покинет это место, чтобы с полной ясностью представить себе, должен ли он в любом случае покинуть его или же у него есть свобода выбора: уйти или остаться.

На утро Ивешка проснулась раньше всех: Саша услышал постукивание ложки, а когда поднял голову, то увидел, что она что-то смешивает в большом котле. Петр, тихо лежащий рядом с ним, все еще спал, и Ивешка улыбнулась и руками показала Саше, что он может лечь и спать еще.

Ему, и на самом деле, не хотелось говорить с ней, пока другие все еще спали, во всяком случае это прежде всего касалось Ууламетса. Он посчитал, что будет гораздо безопаснее, если он воспользуется всеми преимуществами, которые предоставляет сон, и немедленно нырнул под одеяло, поскорее укрыться от утренней прохлады, и закрыл глаза.

Казалось, что прошел лишь один миг, когда он вновь проснулся, ощутив запах печеного теста: сквозь ножки стола и лавки он видел, что над раскаленными углями возвышался трехногий таган, на котором стояла сковорода. Ивешка переворачивала пирожки, разговаривая в то же время с отцом, который в этот момент встал и уже одевался, сокрушаясь на ту тему, что она, определенно, потеряла вкус настоящей еды.

Этот разговор направил сашины мысли в направлении того, каким образом русалки поддерживают себя, или какой мог быть аппетит именно у той, которая была сейчас перед ним.

Но он решил, что не стоит прикидываться спящим, поднялся, и начал будить Петра.

— А вот и наши лежебоки, — достаточно весело приветствовал их Ууламетс, хотя Петр и пробормотал едва слышно себе под нос, что он должен был бы поваляться и еще, после того как вчера тащил старика домой на себе.

— Это наши молодые друзья, — сказал Ууламетс и, взяв свою дочь за руку, представил всех друг другу, стараясь называть полными именами. Такое внимание ввело в смущение Сашу: на его памяти еще ни разу никто никому не представлял его, хотя, почти каждый, кто заходил в «Петушок», разумеется знал его. Никого никогда не интересовало, что конюх тоже может иметь имя. Он едва соображал, что следует ему делать в этой необычной для него ситуации, и все, на что он оказался способен, это поднять глаза на девушку и залиться краской. Он чувствовал, как пылает его лицо, и не имел никаких сомнений относительно его цвета. Петр же, в свою очередь, изящно поклонился и сказал, что никогда еще не видел такой красоты, даже среди знаменитых красавиц Воджвод.

Ивешка была явно польщена его словами, она даже зарумянилась в свою очередь, но тут же всплеснула руками, вспомнив про пирожки, быстро подхватила сковороду с огня и выложила их на приготовленное блюдо.

— Они не подгорели, — сказала она с легким вздохом облегчения. — А теперь скорее, скорее всем умываться, а я буду готовить чай.

Это были чудесные пирожки, гораздо вкуснее, чем пекла тетка Иленка, подумал Саша. На каждого приходилось по два, с начинкой из сушеных кисловатых ягод, которых он так и не нашел в многочисленных кувшинах, хранившихся в подвале у Ууламетса, и вскоре на столе уже не осталось ни крошки. Ууламетс заметил, что такие же пирожки бывало пекла мать Ивешки, и девушка улыбнулась, положив ладонь на руку отца, который сидел рядом с ней.

Ууламетс выглядел очень усталым и исхудавшим за последние два дня, но в то же время было заметно, что он меняется к лучшему, отбрасывая всю горечь и раздражение, которые скопились в нем, и вспоминая, что теперь с ним в доме Ивешка, которая, как и все дети, требуют непосредственности в отношениях. Он по-прежнему сидел, положив свою ладонь на руку дочери, и вдруг заговорил, обращаясь сразу ко всем:

— Я должен кое-что объяснить вам, хотя, говоря по правде, объяснить я могу очень немногое. На самом деле, я сам знаю очень мало, за исключением того, что Ивешка… Тут он слегка сжал ее пальцы. — Ивешка могла убежать от меня. Но дело даже не в этом. Дело в том, что я боялся, что если так могло случиться, а вернее, так оно и случилось, то я никогда не смогу вернуть ее назад.

— Дело в том, что у папы был ученик, Кави, — сказала Ивешка. — Это было очень давно. Я тогда была очень молода и очень наивна. Я не могла поверить, что он мог быть виновен в тех вещах, про которые говорил мне отец. Он был очень красивый и очень уверенный. А еще он умел убеждать. Но когда я узнала его как следует, я была так… — Ивешка опустила глаза, а потом вновь взглянула на отца. — Я была очень расстроена. Ведь отец оказался абсолютно прав. Но мне было очень стыдно признаться в этом. Вот почему в то утро я вышла из дома. Я хотела всего лишь посидеть на причале, чтобы подумать обо всем. А в это время водяной…

Слезы застилали ее глаза, и она прервала свой рассказ. Саша, сидящий рядом с Петром, очень хотел, чтобы тот что-нибудь сказал или сделал, что могло бы успокоить несчастную девушку, которая, он теперь начал осознавать это, была призраком многие годы, может быть, гораздо больше, чем он сам прожил на свете, и которая сразу вновь стала шестнадцатилетней девушкой, но, на самом деле была гораздо, гораздо старше. Он даже почувствовал слабость в груди, вспомнив про водяного и всю его злобность. Он представил себе, как это мерзкое созданье тащило Ивешку в свою подводную пещеру, и от этого ему стало еще хуже.

— Я очень боялся, — сказал очень тихо Ууламетс, — что она сама убила себя или ее убил этот мерзавец. Но я ничего не сделал ему, абсолютно ничего. — Он слегка похлопал дочь по руке. — Но ты вернулась, и хорошо. А все остальное может идти к черному богу, которому поклоняется Кави Черневог. А знаешь, я все время старался ухаживать за твоим садом и огородом, но, боюсь, что преуспел только с репой.

Ивешка вытерла глаза тыльной стороной ладони и неожиданно рассмеялась.

— Это единственное, что осталось из еды во всей округе, — заметил Петр, и было видно, как старик нахмурился. — Но, — продолжал Петр, делая вид, что не замечает этого, — я должен сказать, что с сегодняшнего дня это место станет просто неузнаваемым.

Эта простая похвала очень порадовала Ивешку, но явно не понравилась Ууламетсу, который немедленно встал из-за стола, заметив при этом, что они сами все уберут и помоют посуду. С этими словами он вышел из дома.

Сундуки, стоявшие в подвале, были полны вещей, принадлежавших Ивешке, но кроме них там было много и другой одежды самого разного размера. Она велела привязать веревку между баней и крыльцом и выкатить большие бадьи для стирки. А для того, что чтобы все это сделать, следовало прополоть ссохшуюся сорную траву вокруг бани, да перетаскать, как уже заранее предвидел Саша, бесчисленное множество тяжелых ведер с водой от реки вверх по холму.