в город ринулись, который из-за халатности литовской и короля Казимира и плохого обеспечения Иван, московский князь, взял. Триста передовых горожан вырезал и их все большое и богатое количество имущества прибрал. Еще мещан всех других ограбил, и только третью часть всего добра вернул. Архиепископа или митрополита новогродского сокровищницу золотом, серебром, жемчугами, камнями дорогими и всем видом богатств много лет собранных наполненную, ограбил. Лишь только золота, серебра, жемчугов камней дорогих и драгоценностей триста возов вывез из Новогрода в Москву, а одежды и другого имущества без числа было много возов.

Этот Иван Васильевич, хоть на широкое государство после своих предков вступил, но был в неволе и в подчинении татарской от тех татар, которые за Волгой живут. Столь сурово был зависим от них князь московский, что когда послы или гонцы татарские за данью, или по какому другом делу приезжали в Москву, то сам великий князь пешком должен был против посла выходить и кобыльего молока (это напиток татарами считается самым благодарным) кубок с большим уклоном и челобитием на коне сидящему татарину подавать. А если бы какая капля на гриву конскую с усов татарских или из кубка капнула, то великий князь должен был слизать. Переводчику же, читающему письма царские, для сидения одежды изысканнейших из соболей подстилал, а сам с господами советными стоял. Потом челом бил, слушал письма и, на колени упав, стоял на коленях и ни от одной услуги тиранской не отказывался. [351] Даже если бы войну против собственных приятелей виновных и христиан [татарин] приказал начать, то он должен был все это делать. Потому этой суровой и тяжкой неволи Иван Васильевич, муж большого сердца и рыцарь воинственный, почему законно Великим был назван, не мог терпеть. По побуждению жены, гречанки[250], выбился из нее, а еще пограничные и прилегающие русские княжества и свойственников своих более хитростью, нежели мощью, под свою власть покорил. Еще замков, Литве издавна служащих, много взял, и, растянув государство на запад и Новгород Великий, город очень широкий и людный, и составом товара всех сторон северных богатейший и славнейший, взял. Этот же город Александр Витольт Кейстутович силой взял в году [1414][251]. И на каждыйгод сто тысяч красных злотых, как Ваповский свидетельствует, или рублей, как Длугош, Кромер, с него в то время великому князю литовскому платилось. О чем Длугош, Меховский, lib. 4, саp.27, fоl. 343, Кромер, lib. 29, первое издание, fоl. 632, второе издание, 422fоl., Бельский, 2-е издание, fоl. 281, Гербортус, fоl. 330, lib. 17, саp.9, Ваповский, и т.д. Но русскиелетописцы литовскую дань с Новогрода так считают. С Новогрода Великого платилось в казну литовскую считанных денег тысяча золотых, фризских жеребцов немецких сто. Отсюда известно, что новогродчане лифляндской землей владели, особенно там, где есть порт у Нарвы, как и московские хроники свидетельствуют. Через него и дань фрезами– жеребцами [z]из-за моря имели, и князьям литовским в дань давали ливов свыше сорок сороков, соболей, куниц, лисов черных, волков и всякого вида мехов, [351v] каждого по сорок сороков. Псковитяне же половину этой дани платили, то есть по пяти тысяч червоных злотых, по пятьдесят фрезов и двадцать сороков каждого вида мехов.

Иван Васильевич, будучи воодушевленным этой добычей несказанной и овладением столь славного города, на все страны и княжества русские и литовские мысль свою настроил, видя, что Казимир далекими делами в далеких сторонах польских забавлялся. Но господа литовские настойчивыми послами его призвали. Так что, укрепив перемирие с Матиашем, королем венгерским и взяв присягу от Мартина, прусского мастера[252], которую тот норовил нарушить, и Якубу Дембинскому, каштеляну и старосте краковскому, также Павлу Ясенскому, каштеляну сендомирскому, коронные дела поручив, сам с королевой и с королевичами в Литву спешно ехал. Там, ставя литовские дела, более чем обычно в Вильне жил, и послал сразу же дворового своего Стрета к царю заволжскому Ахмату, прося его о помощи против московского. Заволжский царь тогда с войском, ордой своей, двигался в землю московскую и расположился на реке Угре. Но, хоть господа литовские как наилучшее дело советовали (как Длугош пишет): войной своего добиваться и свое получить, однако же король с суровым князем московским предпочел спокойно вести себя, видя его столь возвышенным и могущественным из-за прихода больших богатств и стран во владение, а также из-за многочисленностью рыцарства опытного регулярной войной и из-за памяти о прошлых победах во власть свою верящего. А своих из-за долгого застоя никчемными и [352] изнеженными для войны считал. Денежными людьми против столь мощного неприятеля войну вести нужно, которых и из иных соседних стран в то время столь быстро вывести не мог. Потому с московскими на нескольколет Казимир перемирие взял, и Новогрод Великий и ему несколь[k]о княжеств русских, от Литвы оторванных, перепало.

А царь заволжский стоял на Угре, немалое время ожидая науки королевской, а потом князь московский дал большие дары гетману царскому, князю Тимуру. Все подарки, и особенно большие дары, что были задержаны несколько лет, из Москвы царю отослал. Царь, тоже не имея науки от Казимира, и, будучи наговоренным гетманом своим, Томиром, вернулся в царство свое, которое этот же Томир, гетман его, за подарки князя великого разорил. А король Казимир в Польшу отъехал.

И здесь летописец русский действительно во времени и причине отъезда короля Казимира из Литвы в Польшу, как обычно, сфальшивил, говоря, что как только король чешский Иржик умер, послали к нему господа чешские, прося, дабы им Владислава, сына, дал на королевство чешское, а Казимир, оставив дела литовские и войну с московским, по уговору господ польских ехал в Польшу, желая отправить сына на корону чешскую и т.д. Но это фальшь, ибо Иржик Подебранский, король чешский, умер в г.1471, а Владислав, сын Казимира, был коронован на его место сразу же в Праге, как об этом выше сказано. А московский потом, вгоду 1479, Новогрод взял. И таким образомлетописец, по которому Литва, когда иных хроник не имела, на свет [с другими] выходила, ошибся [352v] на восемьлет, и прошлое будущим счел. Но это неудивительно, ибо ему часто удается правду обойти. Наверняка тот, кто его писал, воду пил, и правду тоже обошел.

О поражении ста тысяч турков Стефаном Баторием [253] , воеводой семиградским

В этом же году 1479 на св. Гавла, осенью, турецкого войска сто тысяч, над которыми было пять баши, гетманов, имея с собой вспомогательные отряды Мультании, в семиградскую