девятисот до тысячи двухсот пятидесяти кубических сантиметров, — сказала Марго. — Это много, правда ведь?

— Много? Невероятно! Верхняя граница достигает человеческих показателей. Зверь, что бы он собой ни представлял, похоже, обладает силой медведя гризли, скоростью борзой и разумом человека. Я сказал, похоже: очень многое из этого является гипотезой программы. Но взгляните на совокупность свойств.

Учёный ткнул пальцем в перечень.

— Ночной — активен по ночам. Слизистые снаружи ноздри — то есть нос у него «влажный», присущий животным с острым чутьём. Закрученные ушные раковины — тоже признак животного с сильно развитым обонянием. Ослабленный зрительный хиазм. Перед нами существо со сверхъестественным обонянием и слабым зрением, которое охотится по ночам.

Фрок свёл брови и ненадолго задумался.

— Марго, это пугает меня.

— Если мы правы, меня пугает даже мысль о таком существе, — ответила та. И содрогнулась, вспомнив, что работала с волокнами.

— Я говорю об обонянии. Если верить экстраполяции, существо это живёт чутьём, охотится чутьём, воспринимает мир чутьём. Я не раз слышал, что собака находит весь ландшафт запаха таким же сложным и красивым, как любой пейзаж, который мы видим глазами. Но обоняние более примитивно, чем зрение, и в результате такие животные обладают инстинктивной реакцией на запах. Вот что меня пугает.

— Боюсь, я не поняла.

— Через несколько минут в музей съедутся тысячи человек. Соберутся в замкнутом пространстве. Это существо учует их концентрированный запах. Что вполне способно вызвать у него раздражение или даже ярость.

В лаборатории воцарилось молчание.

— Доктор Фрок, — заговорила Марго, — вы сказали, что от переноса ящиков в сохранную зону до первого убийства прошло два дня. Затем до второго убийства один день. А ведь после него прошло уже три.

— Продолжайте, — сказал Фрок.

— Мне кажется, это существо уже дошло до края. То воздействие, которое оказывает на него гипоталамус, должно пройти, — в конце концов, мозговые гормоны слабая замена растению. Если вы правы, существо это чувствует себя как наркоман, не получающий очередной дозы. Деятельность полицейских заставила его притаиться. Но вопрос в том, долго ли оно может терпеть?

— Боже, — произнёс Фрок, — уже семь часов. Марго, мы должны предупредить всех, должны не допустить открытия.

Он поехал к двери, жестом пригласив Марго следовать за собой.

Часть третья

Тот, кто ходит на четвереньках

42

С приближением семи часов к западному входу музея начали съезжаться лимузины и такси. Из них осторожно вылезали элегантные пассажиры, дамы в мехах и господа, все как один в смокингах. Раскрыв зонты, гости устремлялись по красной ковровой дорожке к навесу над входом — проливной дождь уже затопил тротуары и превратил канавы в бурные реки.

Большая ротонда, обычно тихая в этот вечерний час, оглашалась говором множества людей и топотом ног в дорогой обуви по мраморным плитам. В Райском зале из кадок, украшенных гирляндами фиолетовых лампочек, высился бамбук. К нему были прикреплены букеты орхидей, они свисали, напоминая цветущие лианы в тропическом саду.

Где-то в глубине зала невидимый оркестр оживлённо играл «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Полчища официантов в белых галстуках умело лавировали в толпе, держа большие серебряные подносы, уставленные бокалами с шампанским и всевозможными закусками. Поток гостей вливался в ряды сотрудников музея, уже отдающих должное бесплатному угощению. В лучах прожекторов с голубыми светофильтрами сверкали длинные вечерние платья с блёстками, бриллиантовые ожерелья, золотые запонки и тиары.

Открытие выставки «Суеверия» почти внезапно стало наиболее привлекательным событием для светского общества Нью-Йорка. Привычные балы и благотворительные обеды затмила возможность увидеть собственными глазами то, о чём столько говорили. Организаторами были разосланы тысячи приглашений, и пять тысяч человек ответили, что приняли их.

Смитбек в смокинге (который сидел на нём отвратительно) и рубашке с оборками вглядывался в зал, выискивая знакомые лица. В дальнем конце зала был воздвигнут громадный помост. Вдоль одной из стен проложен искусно украшенный вход на выставку. Дверь пока что была заперта, и возле неё стояла охрана. Площадка для танцев посередине быстро заполнялась парами. Едва войдя в зал, Смитбек услышал со всех сторон разговоры, ведущиеся повышенными голосами.

— …эта новая психоисторичка. Грант? Так вот, вчера она призналась-таки, над чем работала всё это время. Представьте: она пытается доказать, что странствия Генриха Четвёртого после второго крестового на самом деле представляли собой реакцию бегства, вызванную сильным стрессом. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать ей…

— …выдвинул смехотворную идею, будто стабианские бани на самом деле были просто-напросто конюшнями. А ведь сам ни разу не бывал в Помпее. Виллу Тайн от пиццерии не отличит. Но имеет наглость именовать себя папирологом…

— …моя новая ассистентка? Знаете, такая, с огромным носом? Так вот, вчера она стояла возле автоклава и уронила туда пробирку, наполненную…

Смитбек глубоко вдохнул и начал протискиваться к столику с закусками. Будет чем полакомиться, подумал он.

Д’Агоста увидел, как перед входными дверями Большой ротонды в очередной раз рассыпался фейерверк фотовспышек. Появилась ещё одна важная персона — женоподобный красавчик с двумя чахлого вида девицами, виснущими на его руках.

Лейтенант стоял там, откуда мог наблюдать за металлодетекторами, за толпами гостей, вливающимися в Райский зал через единственную дверь. Пол Ротонды скользил от дождевой воды, на стойку гардероба один за другим ложились зонтики. В дальнем углу разместился передовой пост ФБР: Коффи собирался наблюдать оттуда за происходящим. Д’Агосту разбирал смех. Пост старались оборудовать так, чтобы он не бросался в глаза, однако тянущиеся от него, словно щупальца спрута, электрические и телефонные провода, волокнооптические и покрытые резиной кабели не заметить было так же трудно, как тяжкое похмелье.

Раздался раскат грома. Вершины окаймляющих набережную деревьев с ещё нераспустившимися почками неистово раскачивались на ветру.

Рация д’Агосты зашипела.

— Лейтенант, у нас опять скандал возле металлодетектора.

До него донёсся пронзительный женский голос: «Вы должны знать меня».

— Отведите её в сторону. Надо, чтобы толпа непрерывно двигалась. Тех, кто не желает проходить через металлодетектор, выводите из очереди. Они всех задерживают.

Когда д’Агоста укладывал рацию в футляр, к нему подошёл Коффи, за ним по пятам следовал начальник охраны музея.

— О чём докладывают? — грубо спросил Коффи.

— Все на местах, — ответил д’Агоста, вынув сигару и разглядывая её изжёванный кончик. — Четверо полицейских в штатском ходят среди гостей. Четверо в форме патрулируют периметр вместе с твоими людьми. Пятеро регулируют движение снаружи, пятеро наблюдают за входом и металлодетекторами. Полицейские в форме есть и внутри. Когда ленточку разрежут, двое из них последуют за мной на выставку. Один человек в компьютерном зале, один в дежурной части отдела охраны…

Коффи прищурился:

— Полицейские