На Бухарестском вокзале нас встречал сам ПапА со своей свитой, как мне шепнул на ухо Серж, именуемой остряками «Золотой ордой». Среди свиты я сразу заметила высокую статную женщину средних лет, одетую в строгое серое платье. Как сказал мне Серж, это была собственной персоной полковник Антонова, посол Югороссии в Ставке моего ПапА и министр по связям с Российской империи в правительстве Югоросии. Также он сказал, что где-то здесь должен быть канцлер Югороссии, господин Тамбовцев… Только этот человек не любит лишнего блеска и суеты, и появляется только тогда, когда он действительно необходим.

Поезд остановился так, что красная дорожка оказалась прямо у дверей нашего вагона. Оркестр заиграл торжественный марш, и выстроенные на перроне солдаты взяли ружья «на караул».

Мы с Минни вышли из вагона, позади нас няни вели наших детей. Дул сухой горячий ветер, но меня почему-то сразу бросило в пот. Было видно, что ПапА искренне счастлив моему чудесному избавлению из плена. Теперь у него и его друзей развязаны руки, чтобы сделать моей гадкой свекрови что-нибудь по-настоящему неприятное. Папа крепко обнял Сержа Лейхтенбергского, и тут же огорошил его новостью о том, что он хотел бы в самое ближайшее время сделать его Великим Князем Болгарии. А потом подсластил пилюлю, дав свое согласие на брак с мадмуазель Ириной.

Госпожа Антонова тепло приветствовала меня с моими крошками, и Минни, сказав, что очень рада тому, что все прошло успешно. Всегда приятнее спасать людей, чем потом мстить за них. С точки зрения человека, которого спасли, не могу не согласиться с этим глубокомысленным замечанием.

Потом мы сели в кареты, и отправились в Ставку ПапА, которая, в очередной раз переехав, находилась в местечке Свиштов, сразу же за переправами через Дунай. По дороге ПапА сказал мне, что они по праву победителя заняли место, где квартировался совсем недавно турецкий главнокомандующий в Болгарии Осман Нури паша. По бегающему взгляду и легкому замешательству я поняла, что мой шаловник ПапА занял не только место, на котором находилась ставка его главного противника, но и опустевшее место в постели какой-нибудь восточной красавицы. Пусть! МамА уже все равно, а эту противную графиню Юрьевскую я не люблю, и я даже рада, что известие о похождениях ПапА должны ее сильно позлить. Забегая вперед, скажу, что в Ставке я увидела нынешнюю пассию моего ПапА. Да, рядом с Фирузой-ханум, графиня Юрьевская выглядит, как-то весьма бледно.

До переправ мы добрались уже к вечеру. За это время я все-таки упросила ПапА разрешить нам с Фредди совместную поездку в Константинополь. Вы не представляете даже — каких трудов мне это стоило. Кроме того, я узнала, что мой милый и любимый брат Мака, сейчас командует сводным кавалерийским корпусом, и уже находится на полпути к Софии. Рассказал мне ПапА и о том, как в болгарских селах наших солдат забрасывают букетами, а проезжающие там пушки превращаются в повозки торговцев цветами.

У переправы мы остановились. Прямой, как стрела, широкий плавучий мост, на котором спокойно могут разминуться две кареты, был забит войсками. Туда, за Дунай, батальон за батальоном шла наша армия. Посмеиваясь, ПапА рассказал нам с Минни о хитроумном полковнике Бережном, который, аки Одиссей, обманул турок, и возвел аж три моста через Дунай за одну ночь. Теперь басурманы уверены, что урусам помогают могущественные джинны, способные одним мановением руки стирать с лица земли целые армии, и возводить на ровном месте города. А посему, теперь все их отряды перед русским воинством разбегаются с визгом кто куда. Как сказал ПапА, в этой кампании турецкие солдаты пока что отметились не какими-либо подвигами, а страшными зверствами и повальными грабежами.

Вот, через мост закончил проходить очередной батальон лейб-гвардии Финляндского полка. Я вспомнила куплет из смешной, и немного неприличной песенки о полках русской армии «Журавель», которую, подвыпив, любил распевать командир Собственного ЕИВ конвоя Петр Александрович Черевин. Вот, что он пел про финляндцев:

А какой полк самый бл…кий?

Это гвардии Финляндский…

Солдат, стоящий у въезда на мост, махнул флажком, и головной десяток императорского казачьего лейб-конвоя начал спускаться к реке. Вслед за ними тронулись и кареты. Ехать по этому мосту было куда приятнее, чем по совершенно разбитым румынским дорогам.

Мой милый и глупый Фредди встречал нас в Ставке. Действительно, он выглядел, скорее, как почетный гость. Никакой охраны рядом с ним не было видно. После того, как он обнял и перецеловал наших крошек, мы прошли в отведенный нам шатер, ранее принадлежавший тому самому Осман паше, и он начал мне рассказывать о своих злоключениях. Оказывается, слова о полетах не были просто метафорой. Он сам два раза летал в грохочущих железных машинах югороссов, именуемых вертолетами. Первый раз — когда после гибели корабля его выудила из воды одна такая машина, и доставила на борт югоросского крейсера «Москва». И второй раз, когда они, вместе с моим братцем, графом Шуваловым и Сержем Лейхтенбегским, летели из Константинополя в Плоешти. С тех пор в Дунае утекло много воды.

В этот момент к нам в шатер заглянул адъютант Сержа, и сказал, чтобы мы собирались. Через час придет борт из Константинополя. Выгрузив здесь все необходимые грузы для миссии Югороссии на обратном пути он заберет всех нас. то есть семью Мак-Нейлов, Энн, Сержа с адъютантом, а также меня, Фредди, Минни, и наших малюток. Получается прямо какой-то летающий Ноев ковчег. Кстати, Роберту Мак-Нейлу ПапА прямо на вокзале вручил солдатский георгиевский крест за храбрость.

Я думала, что наше путешествие на подлодке было самым невероятным чудом. Так вот, я ошибалась. Полет на вертолете далеко превзошел все впечатления от подводного путешествия. Мы поднялись на высоту больше четырех верст, мои крошки визжали, сначала от страха, потом от восторга. Минни сидела, вцепившись в сиденье побелевшими от напряжения пальцами, двухлетняя Ксения мирно посапывала на руках у няни, а сыновья Минни: девятилетний Николай и шестилетний Георгий, приникли к иллюминаторам, расплющив носы о стекло. А посмотреть было на что. Больше нигде, ни за какие деньги никакие царственные особы не смогут увидеть то, что довелось увидеть нам. Мак-Нейлы и Энн изо всех сил старались сохранять выдержку и невозмутимость. Лишь Серж и Фредди имели вид бывалых путешественников и знатоков. Когда Минни затошнило, мой муж галантно подал ей специальный бумажный пакет. Закат застал нас на полпути, прямо над горами. Удивительнейшее зрелище, ни один художник не придумает такого буйного сочетания красок и форм. Даже Минни отвлеклась от своих страданий, и с интересом стала смотреть в иллюминатор.

В Константинополь мы прибыли уже в полной темноте. Набежавшая обслуга похватала наши вещи, крошек, и нас с Минни и Фредди, и препроводила всех в апартаменты. Серж, наскоро попрощавшись, сказал, что у него срочные дела… Знаем мы эти дела.

Семью Мак Нейла люди в военной форме проводили в госпиталь, а Энн пока осталась при мне — поручик Бесоев еще не прибыл со своего задания. Правда, сразу же после приземления, один из сослуживцев поручика передал Энн от него подарок — пару серег и колье, сказав, что это только задаток — подарок от братьев по оружию. А кольцо из этого комплекта поручик по возвращении хочет вручить сам. Надо было видеть счастливые глаза моей милой Энн.