Нельзя сейчас проявлять слабость! Нужно бежать!

Добравшись до опушки леса, Гуннора остановилась. Ее охватили стыд и отвращение. Сейчас она не чувствовала себя увереннее. «Я должна винить во всем только себя, — подумала она. — Не стоило бежать из Руана». Отогнав эти мысли, она сосредоточилась на том разговоре с Эглой. Боль, позор, бессилие — все это должно быть не напрасным.

«Я женщина, которую обесчестили, но не только. Я женщина, чьих родителей убили, и их смерть осталась не отмщенной, но не только. Я женщина леса. Я не умру тут, среди деревьев».

Черная ночь поглотила ее, потом на востоке забрезжила заря. Они шли по лесу. В какой-то момент из-за деревьев донесся шум волн. Они шли так долго, что вскоре он утих. Море находилось на севере, Руан на юге. На севере у нее нет будущего. Есть ли оно в Руане, Гуннора думать не хотела.

— Далеко еще? — захныкала Вивея. Девочке было холодно, хотелось есть.

— Вы должны быть храбрыми, как Альвильда.

— Кто это?

— Она была принцессой и командовала отрядом викингов. Альвильда была сильной и отважной, как мужчина. Она любила Бьорна, сына феи. Бьорн был неуязвим, и враги могли одолеть его, только попав в одно место у него на груди.

— Куда?

— Сюда! — Гуннора указала на точку на груди Вивеи. — Закрой ее руками и защищай.

Девочка так и сделала, позабыв об усталости.

— Расскажи мне об Альвильде, — попросила она.

Но Гуннора больше ничего не знала. Отец когда-то рассказывал историю об этой женщине-воительнице, но сейчас ее память точно замерзла.

— Она прибыла на земли франков, чтобы разграбить здешние деревни. Ее воины захватили землю, прогнали христиан…

Гуннора осеклась. Вдруг и Эгла рассказывала когда-то эту историю Агнарру? Вдруг он уже обнаружил, что она жива? Вдруг пустился в погоню?

Гуннора увлекла девочек за собой, не давая им отдохнуть.

Они дошли до небольшого лесного пруда с заболоченным берегом.

— Вам нужно попить.

Дювелина с отвращением посмотрела на грязную воду.

— Ты должна представить себе, что ты Аудумла, — сказала Гуннора. — Она проснулась, когда появился наш мир. Аудумла была коровой, она облизывала ледяные глыбы, и от ее тепла появился Бури, первый человек. Боги же появились из тела Имира, великана, который вышел из огня и льда. Боги убили Имира, чтобы создать все на свете.

Гуннора задумалась о том, что случилось с Аудумлой, когда появился мир богов и людей. Может быть, она до сих пор лижет те глыбы льда? И если ее язык коснется Гунноры, то сможет ли она что-то почувствовать вновь? Отвращение, ужас, боль? «Нет, — подумала Гуннора. — Мне нельзя ничего чувствовать. Пусть для этого мне придется перерезать Аудумле горло».

Она высунула язык и принялась лакать воду, точно животное. Это насмешило Дювелину и Вивею, и девочки рассмеялись. Гуннору это обрадовало. Значит, они не разучились смеяться.

Лес поредел, лучи солнца грели кожу, и Гунноре стало не так одиноко. Вдалеке она разглядела каких-то людей. Вначале их фигурки казались маленькими, не больше букашек, но когда Гуннора догнала их, оказалось, что это два торговца, тащивших повозку на двух колесах. На повозке лежали мешки с солью и два бочонка вина.

— Куда вы идете? — спросила Гуннора.

— В соседнюю деревню. — Торговцы с подозрением уставились на нее. Неудивительно, ведь ее лицо было залито кровью.

— Возьмете нас с собой?

Гуннора достала нож, которым должна была убить Ричарда. Она совсем забыла, что он так и висел у нее на поясе, а значит, она могла воспользоваться этим оружием против Агнарра.

— Я подарю его вам, если вы разрешите идти с вами и накормите нас.

Мужчины кивнули, хотя их подозрения и не развеялись. Они дали девочкам вяленую конину, безвкусную, зато сытную, и бурдюк с пряным вином. Подкрепившись, они дошли до деревни. Там торговцы обменяли часть товара и отправились в следующее селение. Гуннора с сестрами увязались за ними. Она не знала, сколько стоит этот нож, но, как бы то ни было, торговцы готовы были взять ее с собой. После того как Гунноре удалось помыться, они даже смотреть на нее стали уже добрее, радуясь, что кто-то может скрасить их одиночество.

Через пару дней Гуннора узнала, что торговцев зовут Орн и Ньял. В молодости они торговали мыльным камнем и железом, стеклом и украшениями, побывали в Бирке, Хадебю, Каупанге. Гуннора знала эти селения, отец продавал там лошадей. Он так гордился своим товаром…

Она не спрашивала, направляются ли они в Руан и когда прибудут туда. Пока она не знала, куда идут Орн и Ньял, земля вокруг оставалась словно бы ничейной. А она сама была никем. Женщиной без чувств, без страха, без прошлого.

Но однажды ей в голову закралась мысль о том, что если они дойдут до хижины Замо, то можно будет остаться у Сейнфреды. Ну и что, что Замо такой тупой, а Гильда злая, главное, она сможет жить с сестрой. Даже ее улыбка не смутит Гуннору, пусть она и неискренна. Ложь — вот что Гунноре сейчас было нужно. Ложь о том, что не все так плохо. Ложь о том, что все будет хорошо.

Она никогда раньше так не скучала по младшей сестре, и эта тоска была болезненнее всех ран. Но как Гунноре ни было больно, она не сдавалась. Выпросив у Ньяла кусок ткани, она сшила себе новое платье, а старое, испачканное ее кровью и семенем Агнарра, оставила на обочине. Оглянувшись, она увидела, как ткань треплет ветер. На платье слетелись вороны, думая, что это убитый зверь.

«Но вам не утолить свой голод, — злорадно подумала Гуннора. — Вам не сожрать меня. И мне не нужна ложь, чтобы отогнать вас. Решимости достаточно».

До домика Сейнфреды они так и не дошли — Орн и Ньял опасались разбойников и потому старались держаться подальше от леса. Только однажды им все-таки пришлось идти через чащу, и Ньял воспользовался этой возможностью, чтобы поохотиться. Его оружием была изогнутая палка. Ее обработали так, что по краям она была острой и не только ранила мелких животных, но и возвращалась к бросавшему.

Гуннора удивилась этому диковинному орудию. «Значит, не всегда плохо, когда что-то возвращается к истокам. И кровь на этой палке означает, что сегодня мы наедимся досыта. Это кровь не из моих ран. Мои раны не будут кровоточить, я не умру от голода, я не сдамся. Я не спрячусь у Сейнфреды, а вернусь в Руан и попробую обрести там дом. Прощу Ричарда за то, что он сделал со мной. Буду надеяться на прощение его подданных».

Жареное мясо оказалось восхитительным на вкус, но на следующее утро Гуннору охватила тошнота.

А когда деревья, в тени которых Ньял поймал свою добычу, расступились, Гуннора увидела стены Руана.