Рассмеялись все. Де Брюэ позвонил в колокольчик и велел подать кофе. Блаженно потягивая горячий напиток, он коротко приказал:

— Дальше!

— Когда королевская пехота займет позиции, необходимо организовать встречу с их командующим.

— Это не проблема. Они сами пришлют парламентеров и предложат нам добровольно покинуть гору. Но зачем нам это?

— Хочу избежать лишнего кровопролития, — скупо поведал Денис.

Догадавшись, что подробностей он пока не дождется, де Брюэ отставил кофейную чашечку в сторону, поднялся со стула и проследовал к маленькому письменному столику, стоящему подле камина. Взяв с него лист бумаги и перьевую ручку, он вернулся на место и принялся быстро что-то писать мелким почерком. Скорей всего, переносил на бумагу все озвученное, не полагаясь на собственную память. Прервавшись, он поднял голову и измученным тоном спросил:

— Что еще?

— У нас есть типография?

— Хотите напечатать воззвание к коренным жителям Америки? — серьезным тоном спросила Златка. Денис усмехнулся и пояснил:

— Хочу заранее подготовить листовки.

— Устроим маленькую революцию? — догадливо вскинулась девушка.

— Угу… — подтвердил он. — Оранжевую. И следует срочно наладить контакты с Джорджем Вашингтоном.

— Оранжевую, — чиркнув по листку, вслух повторил француз и бессильно выронил перо из рук. — О, святая дева Мария! — вознеся глаза к потолку, взмолился он. — Помоги мне сохранить ясность ума и крепость духа в этом… — виновато взглянув на девушку, он твердо закончил: — В этом приюте для умалишенных… — приложив руку к сердцу, де Брюэ галантно склонил голову: — Простите меня Ваше высочество за крамольные слова, но поверьте — я сам скоро сойду с ума.

— Сварим в кипятке? — деловито осведомился Денис.

— Думаете? — задумчиво сложила губы бантиком Златка и неуверенно произнесла: — Может, лучше кожу содрать живьем?

— Неплохая мысль! — последовал одобрительный кивок. — А потом посадим на кол.

— И все что останется — четвертуем! — радостно подхватила она. — А затем сожжем, и пепел развеем по ветру.

— О, боги! — уже не только глаза, но и руки были обращены вверх. — В жизни не встречал столь несерьезное высочество. Хоть бы рассердилась для приличия… И министр финансов хорош… — француз горестно покосился в сторону Дениса. — Идеальная пара…

— Милый мой Доминик, — девушка ласково посмотрела на Брюэ. — Терпите… еще не то будет… — и, повернувшись к Денису, устало спросила: — У вас все? Заканчиваем?

— Последний штрих, Ваше высочество, — заторопился он. — Еще нам потребуется высокопоставленный перебежчик.

— Английский или французский?

— Наш, — коротко ответил Денис.

— Барин, мыла французские круглые доставили ямочной почтой и дюжину веничков перяных для обметания в покоях. — Ключница Аглая с силой провела ладошками по роскошному бюсту и пренебрежительно, с нескрываемым превосходством покосилась на тоненькую фигурку Юльки. — Спрашивают, что еще надобно?

— Пудра хорошего с фиалковым духом фунтов десять и фланели голубой аршин с полдюжины. — Василий Тертышный, резко затормозив каблуками, торопливо выгреб горсть медяков из кармана и высыпал в ловко подставленную ладонь. — Держи, рассчитаешься с посыльным… — и, уже убегая, на ходу крикнул: — Воды пермонтской на столы не забудь поставить и бочку полпива приготовь. Увлекаемая следом Юлька едва не растянулась от сильного рывка за руку.

Театр размещался в небольшом летнем флигеле, скрытом зеленью ухоженного сада. Подмостки поднимались всего на пару пядей от пола, но обзор был прекрасным. Зал для публики заставили легкими столиками. На сиденьях плетеных кресел лежали небольшие пуховые подушки.

Между тем начали прибывать первые гости. Легкие коляски, шурша по гравию, вкатывались во двор, и высаживали местных ценителей театрального искусства.

— Купец Сафонов, хозяин кожевенной фабрики, — снисходительно шептал помещик на ухо своей новой приме, представляя очередного гостя, и важно протягивал тонкие пальцы для пожатия.

— Уездный голова, коллежский советник Вельяминов… — голос становился трепетным, с придыханием. К этому гостю режиссер спешил на полусогнутых, расплываясь в слащавой улыбке, и широко разводя руки в стороны для объятий.

— Представитель сельского дворянства, отставной майор от артиллерии Данилов… — тон был ровным, в меру радостным, без благолепия.

Зачем он ей представлял приглашенных, Юлька не знала. И запоминать их не собиралась. Не было смысла. Кто она здесь? Дворовая девка, крепостная актриса. Забавная игрушка, не более того.

«Лучше бы я в людоедку переселилась, — с запоздалым сожалением подумала она. — Заодно и позавтракала бы». В животе заурчало.

Холопы сцены, тем временем, заканчивали последние приготовления. Подмостки украсились какими-то растениями в горшках, тяжелыми дубовыми креслами, громадными булыжниками и другими, непонятными натюрмортами. Пытаться разгадать, что символизируют эти декорации, занятием было абсолютно бесполезным. Память нового тела наотрез отказывалась пересказывать сюжет предстоящего спектакля. Зато услужливо напомнила другую постановку.

Первым опытом на этих подмостках был Уильям Шекспир. Как и всякий уважающий себя режиссер Василий Тертышный репетиции начал с финальной сцены. Кузнец Ермола, щедро обмазанный сажей (дорогой грим, выписанный с оказией из Лондона, решили приберечь для премьеры), протянул свои лопатообразные ручища к крепкой шее местной Дездемоны и громовым голосом воскликнул: «Молилась ли ты на ночь, Ефросинья?». Фроська тогда сползла под лавку, игравшую роль кровати, корчась от приступов смеха.

Когда во второй попытке кузнец, назвав ее Дезросиньей, смущенно признался, что «эти клятые немчурские имена он ни в жисть не упомнит», режиссер засел за рукопись. Сочинять сценарий новой пьесы на местный лад. С учетом имеющегося актерского материала. Так и Юльке досталась роль. Не главная и молчаливая. Без реплик.

— Юленька! — Взволнованный шепот вернул ее к реальности. — Тебе пора в гримерную. Не забыла — твой выход во втором акте?.. — Льстиво заглядывая в глаза, режиссер торжественно пообещал: — А в следующем спектакле я тебе дам главную роль.

Пятерня растопырилась лягушачьей лапкой и плавно, постепенно ускоряясь, начала движение по направлению к упругому мягкому месту. Юлька холодно взглянула на своего барина и предупреждающе цыкнула. Смущенно закряхтев, Тертышный торопливо спрятал шкодливую ручонку за спину.

Быстро переодевшись в сценическое платье, и с помощью доморощенной гримерши уложив волосы в причудливую прическу, она принялась наблюдать в щелочку кулис за разворачивающимся действием. Уже через несколько минут все стало ясно — более бездарного спектакля Юльке видеть не доводилось. Ни в одной из жизней.