информации в прессу, чтобы подготовить общественное мнение к возможному провалу переговоров и возложить вину за это на Советский Союз. Согласно этим легендам Советы сами искали возможности заключения этого пакта, для чего тайно и вероломно «сговорились» с нацистами. А во время переговоров 1939 года Молотов нарочно изводил англичан и французов все новыми требованиями, чтобы дать немцам возможность решить. Советское требование о правах прохода представляется, как «большой сюрприз» на переговорах в Москве. А Вторую мировую войну «обусловил» именно пакт о ненападении»975.

Зачем же нужна была Сталину Вторая мировая война? Приговор «Запада» однозначен и единодушен. Подписывая договор с Гитлером, Сталин преследовал свои цели: мировая война приведет к победе мировой революции, принесенной на штыках победоносной Красной Армии, сокрушившей ослабший в войне с Западом германский фашизм. А. Некрич назвал этот план «доктриной Сталина», согласно которой война неизбежна и миссия Советского Союза состоит в том, что бы появиться в решающий момент и «выступить, но выступить последним… чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить»976. После заключения Пакта один из сотрудников французского посольства в Москве сказал по этому поводу: «Не устаешь убеждаться, что советское руководство всегда готово отказаться от своих идеологических установок ради реалий жизни… и ненависть к фашизму, создание защиты от агрессоров для них не цели, а средства». Советская политика «не зависела от каких-либо моральных установок»; она целиком исходила «из кодекса Макиавелли в его чистейшей форме»977.

Заместитель начальника французского генштаба Кольсон заговорил об этом сразу после Мюнхена: «Россия продемонстрировала, несмотря на громкие заявления Литвинова в его речи… в Женеве, как свою неспособность, так и нежелание ввязываться в конфликт, который может подвергнуть ее политический режим мощным ударам германской армии. СССР, являясь в целом азиатской державой, может вмешаться в европейский конфликт только тогда, когда увидит возможность распространить свою… идеологию на руины цивилизации, ослабленной войной»978. М. Гоше из французской разведки «был убежден, что демократиям нечего ждать от военного взаимодействия с Россией. Теперь, как и всегда, в интересах Сталина было, чтобы демокj ратии и тоталитарные государства сами перерезали друг другу глотки, что вымостило бы дорогу большевизму и наилучшим образом защитило бы русские территории; он больше не был заинтересован в том, чтобы демократии сокрушили тоталитаризм или наоборот»979.

В Лондоне придерживались аналогичного мнения. Так, один из документов Форин оффис, указывал, что цель Советов — «поддерживать баланс между противниками в интересах большевизации Европы, с как можно меньшими потерями для себя, пока обе стороны не истощат своих сил». При этом высокопоставленный чиновник данного учреждения — Р. Липер винил во всем Гитлера: «Именно он… дал возможность Сталину захватить более сильные позиции для распространения большевистского вируса по Европе уже в начале войны, теперь ему не нужно ждать даже ее конца, когда европейские нации истощат друг друга в смертельной борьбе»980. Чемберлен писал сестре: «я все не могу избавиться от подозрения, что больше всего они (русские) жаждут увидеть, как «капиталистические» державы разорвут друг друга в клочья, в то время как они будут стоять и смотреть»981. «В конечном счете, — говорил Сарджент, — главный принцип большевизма — коммунистическая экспансия». «Я в целом разделяю это мнение», присоединялся Галифакс982.

Единство Запада в данном вопросе подчеркивало мнение американского посла в России С. Штейнгардта: «Москва вступила в альянс, чтобы создать условия для полномасштабной войны Германии с Англией и Францией и таким образом добиться своих целей по сохранению и укреплению собственной страны, вначале оставаясь вне войны и занимая новые территории, а затем выступив против Германии с целью распространения коммунизма»983. Бывший американский посол в России Буллит также полагал, что война в Европе была главной задачей Кремля. Здесь в планах Москвы было вызвать войну между Германией и Францией, вначале избежать собственного участия, а затем, когда силы европейцев будут истощены и когда Советский Союз укрепит свои, «осуществить успешное вступление в эту войну, и… защитить и укрепить коммунистическое правительство, которое может прийти к власти в ходе войны и последующей революции в любом государстве Европы»984.

В итоге авторы «Черной книги коммунизма» вещающие с либерал-демократических позиций идут дальше и провозглашают, что «помимо вопроса о прямой ответственности коммунистов, стоявших у власти, возникает вопрос и о пособничестве»985.

ЗА

Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: «Хорошо, Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею» — или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил… и история могла бы пойти по иному пути. Вместо этого длилось молчание… Для безопасности России требовалась совершенно иная внешняя политика… Россия должна была позаботиться о себе.

У. Черчилль986

«В Лондоне и Париже горько сокрушались по поводу двойной игры Сталина. Многие годы советский деспот кричал о «фашистских зверях», призывая все миролюбивые государства сплотиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Теперь он сам становился ее пособником. В Кремле могли возразить, — замечал У Ширер, — что, собственно, и сделали: Советский Союз сделал то, что Англия и Франция сделали год назад в Мюнхене — за счет маленького государства купили себе мирную передышку, необходимую на перевооружение, чтобы противостоять Германии. Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, то почему же Сталин повел себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая все равно отказалась от советской помощи?»987 Аналогичную мысль высказывает М. Карлей: «Советское правительство, все время порицавшее Францию и Британию за «умиротворенчество», теперь взяло на вооружение ту же самую политику и по тем же причинам. И если уж «ревизионисты» так горячо ратуют за англо-французскую политику умиротворения, то почему бы им не сделать того же в отношении ее советского эквивалента?»988 Примечательно, что главный обвинитель от Великобритании X. Шоукросс на Нюрнбергском процессе заявил: «нацисты перешли от подготовки к агрессии непосредственно к самой активной агрессии» в начале февраля 1938 г.989. Т. е. с аншлюса Австрии и захвата Чехословакии, которые были осуществлены с молчаливого согласия, а потом и признания Англии, Франции и США.

После войны Даладье «обвинил французских коммунистов в предательстве за то, что они поддержали пакт; но, — отмечает М. Карлей, — сам он несет не меньшую ответственность за то, что случилось в августе 1939 года… Точно так же, как Чемберлен, в особенности, Чемберлен. Англо-французская беззаботность при подготовке переговоров в Москве просто невероятна, если не допустить, что она явилась отражением антисоветской настроенности, нежелания лишаться последней надежды договориться с Гитлером и, в случае