Все, что происходило дальше, он видел словно во сне. Его сознание отказывалось воспринимать происходящее, даже когда земля начала шататься, словно поверхность стола на разболтавшихся ножках, сбивая с ног бегущих людей, а на то место, где погиб Робер, обрушился сильный камнепад. Теперь весь склон представлял собой дьявольскую смесь каменных обломков, доспехов и окровавленных тел. Люди в белых орденских одеждах метались в поисках спасения и падали под ударами вперемешку с черными генуэзцами, сарацинами и одетыми в меха монголами.

Жак обернулся назад. В вершину скалы, которой оканчивалась ниша, ударила молния, и ему показалось, что от этого удара цельная каменная стена пошла трещинами и начала оседать. В свете вспышки он разглядел наполовину заваленные камнями кибитки. «Там спасение», – подумал рыцарь и сломя голову бросился вперед. Камни падали со всех сторон, но не задели его ни разу. Чудом добравшись до площадки целым и невредимым, Жак прижался всем телом к борту кибитки и с ужасом наблюдал за происходящим.

Но оказалось, что землетрясение и камнепад – это еще не конец света. Из ущелья вдруг донесся тяжелый, утробный рев, и из прохода, который они защищали с утра, вынеслась стена воды. То ли ливень собрал в ущелье сходящие с гор ручьи, превратив их в поток, сокрушающий все на своем пути, то ли землетрясение, разрушив какие-то неведомые подземные плотины, заставило исторгнуть горное или подземное озеро всю свою воду, – но сейчас по дну ущелья неслась, увлекая за собой камни, крутя вырванные с корнем деревья, мощная полноводная река. Бурлящая черно-коричневая вода смывала и во мгновение ока уносила все, что оказывалось на ее пути, – кони, люди, сарацинские щиты и рибодекины сметались и исчезали из поля зрения, словно щепки. Молнии били по ближайшим холмам, словно сам Илья-пророк кружил над скалами на своей колеснице. Удары грома, падающие сверху камни и поднимающийся все выше и выше ревущий поток слились перед глазами Жака в нечто единое и неумолимое. Он стоял ни жив ни мертв, словно завороженный, не в силах пошевелиться и оторвать взгляд от происходящего. Камни сыпались прямо в воду, вздымая вверх водяные столбы, вокруг которых, то появляясь, то исчезая, мелькали головы и руки уносимых потоком людей.

Рядом с кибитками упал огромный камень, вслед за ним еще один, и еще. Не в силах сопротивляться, Жак осел на землю и закрыл глаза. Он слышал как рядом, все ближе и ближе продолжают падать камни – большие и маленькие. Затем он ощутил сильный удар в грудь. Последнее, что он почувствовал, была страшная боль в раненом плече.

Окрестности ущелья Вади ай-Муджиб, 1229 год от Р. X., Благовещение Пресвятой Богородицы (25 марта)

Он долго находился в странном полуобмороке, и ему снова грезилась бескрайняя унылая, сумрачная равнина, которую, простираясь от горизонта до горизонта, разделяла каменная стена. Стоял ли, как это было раньше, с той стороны старик, он не видел. Единственное, что отличало это видение от других, было чистое ночное небо, щедро усыпанное звездами.

Жак вдруг понял, что он уже давно очнулся. Вокруг было тихо. Он не слышал ни раскатов грома, ни рева несущейся по ущелью воды, ни грохота падающих камней. На смену им пришло негромкое журчание и редкие крики птиц, раздающиеся откуда-то сверху. Ощущая на лице легкие прикосновения прохладного ночного ветерка, он понял, что дождь наконец-то прошел.

Жак открыл глаза. Как ни странно, картина неба над головой ничем не отличалась от той, что ему пригрезилась. Это было небо арабских ночей. На всем видимом пространстве не осталось ни облачка, большие и яркие звезды обрамляли Божий светильник – половинку желтой, налитой луны, плывущей в белой полосе Via Lactea – Млечного Пути. Воздух был чист и прозрачен, от небесных светил исходило ровное сияние, которое освещало долину так, словно была не ночь, а день. Израсходовав все свои силы, разбушевавшаяся стихия отступила, принеся в ущелье мир и успокоение. Вырвавшийся на свободу поток, забрав с собой все, что смог унести, давно уже выплеснулся в тяжелые воды Мертвого моря и теперь по дну ущелья, мелея на глазах, текла спокойная медлительная речка. Скалы быстро остывали, охлаждая прогретый за день воздух, и над водой длинными космами слоился белый плотный туман.

Дно ущелья, по которому пронесся поток, блестело вылизанными водой камнями, словно его тщательно прибрал неведомый великан. В отличие от очищенного водой русла, весь склон, где шло последнее сражение, представлял собой страшный ковер из недвижных тел, засыпанных сверху большими и маленькими камнями.

Жак вздохнул полной грудью и, втягивая в себя ночной воздух, влажный и прохладный, ощутил вдруг не то запах, не то привкус, отдающий металлом, какой исходит обычно от хорошо почищенной медной посуды. Это пахла пропитавшая землю кровь.

Птицы успокоились и возвратились на скальные карнизы, явно готовясь к долгожданному пиршеству. То одна то другая срывалась вниз, собираясь спикировать на склон, но делала несколько кругов и с возмущенным криком возвращалась на место. Птицы не решались садиться на землю потому, что среди завалов бродили, пошатываясь, едва различимые в сумраке фигуры.

Заметив шевеление, один из бродящих по склону немедленно двинулся в сторону Жака. Тень приближалась. Судя по плотному кольчужному доспеху, доходящему до колен, и длинному прямому мечу, который он сжимал в руке, это был не сарацин, а франк. Только вот кто именно – рыцарь ордена или генуэзец, разобрать было невозможно. Жак нащупал рукоятку меча и попытался встать.

– Не хватайся за оружие, брат-рыцарь! – услышал он хорошо знакомый голос. – Битва давно закончилась, и те, кто уцелел, ищут раненых под завалами.

– Я гляжу, что ты цел и невредим, сир де Барн, – поднимаясь на ноги, удивленно произнес Жак. – И многие из защитников остались в живых?

– К сожалению, нет, монсир, – с грустью в голосе отвечал яффский рыцарь. – Все, кого не смыло водой, погибли под камнями. Уцелели лишь те, кто успел подняться на самый верх и находился у этих трех кибиток.

Он повернулся в ту сторону, куда показывал собрат тевтонского ордена. Три кибитки Толуя, наполовину заваленные камнями, стояли на том же самом месте, где их оставили защитники во время последнего боя. Из-за них появилась широкоплечая фигура рыцаря, в котором Жак без труда узнал Серпена.

– Похоже, только зря теряем время, – подойдя поближе, сказал тот, – под завалами только трупы. Мы ловим оставшихся лошадей, не пешком же нам отсюда уходить.

– Робер! – позвал Жак.

– Он погиб, брат-рыцарь, – послышался из-за спины печальный голос. – На том месте, где он сражался, один из самых больших завалов.

Жак развернулся. Перед ним, сжимая в руке арбалет, стоял мастер Григ.

– Павшие в этой битве навсегда останутся в наших сердцах, – положив руку на плечо бывшему бургундскому виллану, произнес киликиец. – Но сейчас, Жак, мы должны в первую очередь позаботиться о себе и о возложенной на нас миссии. Близится полночь, и нам нужно как можно скорее решить, что делать дальше.