Но чего она так испугалась в тот день? Что, по ее мнению, он мог с ней сделать?

И теперь, много лет спустя, Элси обхватила плечи и снова села на кровать, и сидела так в собственных объятиях, баюкала себя, покачивая туда-сюда, пока не опомнилась — что она делает, как это выглядит, она же ведет себя как ненормальная.

— Идиотка чертова!

Это было шипение сквозь зубы. Она выпустила себя из собственных объятий и сморгнула влагу, выступившую в глазах только оттого, что Элси сидела много минут подряд и не мигая глядела в одну точку, — потом снова встала и постаралась вернуться в реальность. Она ведь не в Кальмаре. Она в Лондоне. Вместе со своим сыном. Сыном, который к тому же знаменит, которого девушки встречают восторженными криками, обладателем счета в банке и идеальной репутации. В общем, предметом гордости. А не стыда.

Стыд. Больше от этого слова увернуться не удастся. Придется признать. Она стыдилась своего сына. Стыдилась самого его существования. Сбежала от него. И боялась его, потому что это сын Йоргена. И только теперь, когда Бьёрну уже девятнадцать лет, до нее это дошло. И она закрыла лицо руками, прячась от себя самой, пока волны стыда накатывали на нее, одна за другой.

— Господи, — глухо простонала она. — Господи!

— Here?[27]— спросил Бьёрн, когда такси остановилось около секционного дома из красного кирпича.

— Here, — ответила Кэролайн.

Повернувшись к нему, она улыбнулась такой притягательной улыбкой, что у него закружилась голова, и на какой-то миг он замер, пораженный, что человеческое существо может быть таким красивым, таким шелково-нежным, таким душистым…

— Please,[28]— сказал он. — Не уходи. Не оставляй меня.

Она рассмеялась:

— Please what?[29]

Это он перешел на шведский. И хорошо, наверное, ведь он не хотел, чтобы она узнала и поняла.

— Мы сможем увидеться завтра? — спросил он вместо этого по-английски.

Она улыбнулась шире:

— Сможем, конечно… Ведь мы уже договорились.

— А потом ты могла бы приехать в Швецию, я пришлю…

Она поцеловала его в щеку:

— Посмотрим. Поговорим об этом завтра.

Пытаясь справиться собой, он взял ее правую руку в свои и поцеловал кончики ее пальцев.

— До встречи, — сказал он.

— Да, — сказала она. — До завтра.

И вот она выскользнула из машины и поднялась на три ступеньки одного из парадных.

Путь обратно был длинным и приятным. За окнами машины было темно и очень тихо. Таксист казался тенью, широкой тенью, он не произнес ни слова, пока они снова не очутились в центре и вокруг не засверкали городские огни.

— «Стрэнд-Палас», вы сказали?

— Да, — сказал Бьёрн.

— Прекрасный отель.

— Да.

— Роскошный.

Наступило молчание, потом Бьёрн подался вперед и схватился за спинку переднего сиденья.

— Простите, а тот район…

Он слышал, как по-мальчишески звучит его голос. И таксист это услышал, это чувствовалось по интонации, с которой он ответил:

— Где та девушка живет?

— Да, что это за район?

Таксист пожал плечами:

— Трудно сказать, на сегодняшний день. Раньше я сказал бы, что это обычный район, где живет средний класс, а теперь… Толком даже не знаю.

— Ага…

Таксист сбавил скорость.

— Там часть домов перестроили. Сделали там квартиры, маленькие квартирки для молодежи…

Бьёрн не удержался:

— Думаете, она в таком живет?

Таксист снова пожал плечами.

— Не имею представления, — сказал он. — Но она очень ничего. Просто очень!

— Уу! Lover Воу![30]

Бьёрн оглянулся — он стоял у стойки администратора. Ключ от номера уже лежал на ладони. Буссе как раз вышел в фойе, он брел, чуть покачиваясь, а Пео, шедший следом, вытянул руку вперед и держал ее в паре сантиметров от его спины.

— Вернулся все-таки, — произнес он, обращаясь к Бьёрну.

— Ну да, — сказал Бьёрн. — А остальные где?

— А хрен их знает, — сказал Пео. — Мне как-то насрать. Мне спать пора.

Буссе отступил вбок и проговорил заплетающимся языком:

— Но какого хрена…

Пео глянул на него:

— И ему спать пора.

Бьёрн, подняв брови, кивнул в сторону Буссе:

— Может, помочь?

— Ну давай, — сказал, поколебавшись, Пео. — Спасибо.

Буссе плюхнулся на красный диван, пока Пео брал ключи, и закатил глаза, но тут Бьёрн наклонился над ним и сказал:

— Пошли. Пойдем наверх.

Буссе захлопал глазами, потом самостоятельно поднялся, встал перед Бьёрном, положил руки ему на плечи и с трудом выговорил:

— Как ты, бля, только умудряешься?

Бьёрн улыбнулся:

— Что умудряюсь?

— Да всех телок. Как ты, бля, умудряешься?

Улыбка Бьёрна погасла.

— Не твое собачье дело, — тихо проговорил он. — Совершенно не твое собачье дело.

— Андерс, — говорит Ульрика. — Есть минутка?

Он поднимает голову и в следующий миг смотрит ей прямо в глаза. Внезапная мысль прорезается в мозгу. Ульрика есть! Она существует на самом деле! Он улыбается. Просто не может не улыбаться. У нее карие глаза. Взгляд серьезный и совершенно открытый, без притворства.

— Выпейте кофе, — говорит он и выдвигает соседний стул. — Роланд как раз собирался рассказывать…

— Потом, — отвечает она. — Думаю, вам лучше подняться к себе. Прямо сейчас. Немедленно.

Только теперь до него доходит, что ей, видимо, нужна его помощь. Андерс поднимается и молча кивает оставшимся за столиком. Ульрика идет короткими быстрыми шагами через кают-компанию и начинает говорить, едва они выходят в коридор, но так тихо, что приходится наклониться, чтобы расслышать.

— Эта Сюсанна…

Ульрика умолкает, и ему вдруг хочется обнять ее, но в последний момент он удерживается.