– Ваше тело работает так же, как и мое, – заметила она. – Увлажняется при возбуждении.

Исследовав предмет своего интереса на ощупь, Луиза наклонилась и лизнула кончик.

Хавьер непроизвольно дернулся. Все тело свело от напряжения.

– Могу предположить, что вам и это понравилось, – сказала она и с энтузиазмом принялась исследовать его губами и языком.

– Ммм, – только и сумел промычать граф.

– Метко подмечено. Тогда, на кушетке, я только так и могла выразить свои ощущения.

Оказалось, что в нем все еще теплится гордость. И совесть тоже. Потому что он вдруг осознал, что вот-вот разрядится прямо в руку девственницы из приличного общества.

Реакция графа была мгновенной. Он сел и застегнул бриджи. У него хватило воли справиться с похотью.

– Теперь, когда вы получили представление о моем аппарате, – эти слова было трудно произносить с серьезным выражением лица, – настал мой черед. Так из какой книги мне следует почерпнуть вдохновение?

– Я ничего не могу вам предложить, – произнесла Луиза. Зрачки у нее стали огромными, из-за чего глаза казались черной бездной. Бездной, которая грозилась его поглотить.

Жаль, что ей нечего ему предложить.

– Тогда предложу я. «Бурю» Шекспира. – Он любовался ее румянцем, тем, как поднимается и опускается ее грудь в такт частому дыханию.

Ему не потребовалось прилагать много усилий, чтобы приспустить лиф с глубоким, по моде, декольте. Немного поработав над корсетом, граф высвободил грудь, и вот Луиза предстала перед ним наполовину обнаженная. Спущенные рукава сковывали руки, и в этом тоже было что-то до боли возбуждающее.

Хавьер ничего не делал, лишь смотрел, словно впервые в жизни видел женскую грудь. Затем с некоторой опаской он провел рукой по соскам. Луиза резко втянула воздух, и он испугался, что позволил себе лишнее.

– Почему «Буря»? – спросила Луиза. Она сидела, боясь шелохнуться.

Хавьер благоговейно накрыл ее груди ладонями.

– «Буду пить с того стола, где нектар сосет пчела», вы ведь помните песенку Ариэля?

Он наклонился и прикоснулся губами к розовому соску.

Луиза вскрикнула, и этот звук был для него как песня.

К тому времени, как он поднял голову, Луиза вся трепетала.

– Ваша цитата не подходит. Ни одна пчела никогда со мной такого не делала.

– Вы не можете обойтись без размышлений даже минуту, верно?

– Не могу, – со вздохом призналась Луиза и обняла его, прижавшись всем телом.

Сердце графа болезненно и радостно сжалось.

Ладно, на этот раз пусть будет «Мера за меру», раз «Буря» ее не устраивает.

– Вы в собственное сердце постучитесь. Его спросите, знало ли оно… – прошептал он ей на ухо.

– Вы хотите, чтобы я поверила, что вас интересует мое сердце? Но я-то знаю, что это не так, лорд-беспутник, – пробормотала Луиза, смеясь, и, словно в наказание, прикусила мочку его уха.

Ушат ледяной воды не остудил бы Хавьера так, как эти слова.

– Всякий раз, как мы приступаем к раздеванию, вы считаете нужным напоминать о моей репутации.

– Только в шутку, – прошептала она, целуя его в шею.

Итак, она называла это шуткой.

Когда-то и он в шутку говорил, что у него нет сердца. Но ему не приходило в голову, что Луиза всерьез считает его бессердечным.

Тень лорда Хавьера продолжала нависать над ним. Ни он, ни она не могли забыть о его репутации, даже когда были наедине.

Граф тяжело вздохнул.

– Алекс, вы не могли бы напомнить мне, что еще было в той песне Ариэля?

Бедняга Ариэль не был свободен в выборе. Свои чудесные способности он мог применять, лишь исполняя чужие желания. «Ночью лютик даст мне кров, там засну под крики сов». Такое простое желание. И недосягаемое. Хавьер прекрасно его понимал.

Но у Хавьера на каждый случай жизни имелась маска под своим номером. На этот случай как нельзя лучше подходило выражение номер пять: насмешливое фиглярство. Вот его он и надел. Маска была ему как раз впору, сидела лучше, чем любая другая. Удобная, разношенная, как старый туфель.

– Весело, весело жизнь проведу, там, где цветочки висят на кусту, – продекламировал он для Луизы.

Жить весело и беззаботно – разве не для этого он рожден?

– Вот этого я и ждала, – пробормотала она.

Мисс Оливер гладила его через одежду, и вскоре желание выжгло из головы все мысли.

– У вас есть куст, – шептала она ему на ухо, – у меня цветок. Так что мешает мне на вас повиснуть?

Она продолжала водить рукой по самым чувствительным частям его тела, и ничего не хотелось ему сильнее, чем пойти на поводу у желания.

А чем все закончится, уже неважно. Либо он ее совратит, либо женится на ней. Либо и то, и другое.

Черт! Нет, этому не бывать.

Он никогда даже не рассматривал подобного сценария. Не имел права.

Однажды его чуть было не прикончили разбойники, и граф прострелил одному из них руку, чем спас себе жизнь. Он ставил на рулетку целое состояние. Он был не из пугливых. Но доверие мисс Оливер пугало его сильнее, чем целая армия разбойников. Как вообще ему удалось заслужить его?

Нет, он не заслуживал ее доверия. Во всяком случае уж лорд Хавьер точно. Даже Луиза в этом не сомневалась, потому что назвала смехотворной мысль о помолвке. И ни он, ни она не были настолько хорошо знакомы с созданием по имени Алекс, чтобы безоглядно ему доверять.

И потому граф сказал:

– Нет.

Рука Луизы замерла.

Боясь передумать, Хавьер вскочил, неуклюже задев ногой стопку книг, с глухим стуком попадавших на ковер, и шагнул назад, чтобы лучше разглядеть лицо мисс Оливер…

Ну вот, снова он смотрит на ее грудь. Что с учетом обстоятельств не облегчает его задачи.

Склонив голову на бок, граф боязливо протянул руку, дотронулся до нежной кожи… Нащупал край корсета, схватился за него и потянул вверх. Мисс Оливер накрыла его руку своей.

– Я сама, – сказала она.

Он украдкой взглянул на нее. Луиза деловито приводила себя в порядок: спокойная, уверенная в себе женщина, неглупая, с развитым воображением. Соблазнительная.

Ну, все, теперь, когда она полностью одета, можно смотреть на нее без опаски.

Больше ему ничто не угрожает.

Но что-то в нем изменилось, граф стал подмечать детали, которые не давали ему расслабиться. Наблюдательность все же оказалась заразной. Он видел, как напряжены ее шея и плечи, как неестественно застыло лицо, словно Луиза натянула маску бесчувствия.