не думала, что ты с башкой совсем не дружишь, — не отстаёт от меня в грубости мамина подружка. — Ты там сейчас? — чуть успокоившись, уточняет она.

— Ага, — признаюсь, не сводя взгляда со стеклянных дверей.

— В палату хотя бы не суйся.

— Не дурак.

— Сомневаюсь. Ладно, сама попробую ей дозвониться.

— Окей. Мне потом набери… — осекаюсь, заметив знакомый силуэт, выскользнувший из гипнотизируемых мной дверей на больничное крыльцо. — Хотя нет. Отбой, Кристин. Не звони ей, — сбивчиво бормочу я, скидывая вызов.

Сашка… Смотрю на нее и дыхание перехватывает. Сердце ускоренно качает кровь по венам, а нервные клетки нещадно дохнут. Жадно впиваюсь взглядом во вцепившуюся в перила Снегурку, подмечая и потерянный вид, и нервозность жестов, и распахнутую шубку. Хрупкую фигурку шатает от усталости, холодный ветер раздувает темные пряди, бросая ей их в лицо.

Оторвавшись от перил, Саша тяжело приваливается к ним спиной и растирает лицо ладонями. Плачет. Черт…

Неужели там всё настолько плохо? Почему, сука, именно сейчас? Меня до последнего не отпускало подозрение, что болезнь Сашкиной свекрови намеренно преувеличена Олегом. А теперь смотрю на убитую горем Снегурку и понимаю, что здорово просчитался.

Горло сжимает спазм, острое желание метнуться к ней и утешить заглушает все протесты рассудка. Дергаю на себя ручку автомобильной двери, вдыхая носом морозный воздух. Утопив ботинок в грязном снегу, поддаюсь всем телом вперед, но из машины так и не выхожу.

Застываю, уставившись на приближающегося к Сашке мужа, и раздраженно плюхаюсь обратно на скрипучее сиденье. Как бы я ни хотел стереть из Снегуркиной жизни этого манерного хлыща в профессорском пальтишке, сейчас очередное махание кулаками ни хрена не докажет и не перетянет чашу весов в мою сторону. Скорее, поставит жирную точку в наших с Сашей отношениях. Еще одной сцены с мордобоем она мне не простит, да я и сам отлично понимаю, насколько сейчас неуместны семейные разборки.

Однако смотреть на то, как Олег обнимает мою Снегурку, поглаживая по спине, и, склонив голову, что-то нашептывает в темноволосую макушку, оказывается выше моих явно переоцененных сил. Никакие здравые доводы и самоуговоры не срабатывают. Ревность испепеляет, корежит, царапает изнутри.

— Твоя, что ли, с мужиком? — хмыкает проницательный водила, добавляя масла в огонь.

— Что ли, — снова киваю я, сжимая кулаки до хруста в суставах.

В висках бешено бьется пульс, перед глазами багровая пелена. Когда Саша обнимает мужа в ответ, меня конкретно кроет. Одеревеневшие от напряжения мышцы словно пронзает сотней острых игл, в груди предательски ноет. Я, блядь, ни дышать, ни думать, ни двигаться не могу. По телу волнами то опаляющий жар, то ледяной озноб. Если это и есть любовь, то к херам такую адскую пытку. Мгновенья эйфории не стоят вот этого всего. Отходняк, сука, как у конченого наркомана. И хотя я этой дряни с роду не пробовал, уверен, что ощущения один в один, если не хуже.

Стискиваю зубы до скрежета, глядя, как Олег ведет Сашу к подъехавшему желтому такси, заботливо открывает перед ней заднюю дверь и, обнимая за плечи, помогает сесть в салон, после чего ныряет следом. Такси тут же трогается с места, медленно огибает парковку и, сделав «круг почета», выезжает на трассу. Куда именно они направляются у меня сомнений нет. Разумеется, домой. Домой, бля…

— За ними или как? — участливо спрашивает таксист, повернув ключ в замке зажигания.

— Минуту мне дай, — неопределённо тряхнув головой, я выбиваю сигарету из пачки и прикуриваю дрожащей рукой.

— Хозяин барин, — пожав плечами, водила опускает стекло с моей стороны. — Вообще-то в моей тачке не курят, но для тебя сделаю исключение. Вижу, что скрутило не на шутку. Если надо выговорится, валяй. За десять штук так и быть…

— Нормально всё, мужик. Не лезь, — грубо обрываю надоедливого таксиста.

— Борзый ты пацан, да не на того скалишься. Слабо было рожу любовнику своей девки набить? — хамит он в ответ.

— Я — любовник, а он — муж. И набил уже. Не помогло.

— Ну дела-а-а…, — ухмыляется водила и, стрельнув у меня сигарету, тоже закуривает. — Может, хуй с ней, а? Ты не урод и деньги водятся. Какие твои годы? Лучше еще найдешь.

— Она тоже так считает, — губы кривятся в ядовитой усмешке. — Да и все вокруг.

— А ты прислушайся, парень. Чужая жена хороша, пока твоей не стала. Гулящую кошку, как говорится… — душные философствования таксиста прерывает звонок моего мобильника.

Вызов принимаю, не глядя на экран. Внутри штиль и апатия. На то, что Снегурка сподобилась мне набрать, даже не надеюсь. И все же в груди тревожно ёкает, когда в динамике раздается женский голос. Я не сразу улавливаю суть, потому что обращаются ко мне на английском языке. Переключаюсь с заминкой, бегло посмотрев на имя вызывающего абонента, записанного в списке контактов, как «батя».

— Давайте еще раз. Помедленнее, — прошу я, чувствуя незримый удар в область солнечного сплетения.

— В телефоне Довлатова Эдгара Маратовича ваш номер указан как экстренный. Могу я узнать, кем он вам приходится? — делая паузы между словами, тактично интересуется женщина. Внутри зарождается леденящий страх, потому что таким тоном обычно сообщают самые дерьмовые новости.

— Отец, — глухо выдыхаю я. — Меня зовут Максим.

— Эдгар мне много о вас рассказывал, Максим. Мое имя Хельга Аккерман…

— Почему вы звоните с его телефона? — бестактно перебиваю я, подсознательно пытаясь отсрочить оглашение цели звонка.

— Прошу вас, не нервничайте, — женщина снова делает паузу. — Максим, сегодня утром ваш отец перенес операцию по удалению злокачественной опухоли…

— Я не понимаю, о чем вы говорите! Отец в Куршавеле. Я на днях с ним говорил…

— Ваш отец в госпитале в Берлине, — мягко возражает фрау Аккерман.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Значит, в последний раз мне не померещилось, что с папой что-то не так. Но, сука, я и предположить не мог…

— Он проходил у нас лечение два года назад и все прошло удачно. Болезнь удалось купировать на ранней стадии. Но в этот раз он поступил в запущенном состоянии. К сожалению, экстренная операция не принесла ожидаемых результатов. Опухоль проникла в соседние ткани и…

— С ним было все в порядке, — хрипло цежу сквозь зубы, отказываясь слушать то, что мне упорно пытаются вдолбить в голову.

— Максим, я понимаю ваше горе, — отвечает она дежурной фразой, а потом добивает с поистине немецким хладнокровием: — Но, если хотите застать отца живым, вам стоит поторопиться.

Глава 17

Москва. Полгода спустя

Александра

Начинать все с чистого листа всегда нелегко, но иногда это жизненно необходимо. Январь две тысячи двадцать