– Да-да, – говорит Жорж Мельес, – иногда лучше не знать секрет фокуса. Это всегда немного разочаровывает.

Я смотрю на гору.

– Ты веришь, что каждый наш выбор – это все равно что снять колоду? То есть никак не влияет на конечный результат?

– Нужно знать, какова система, внутри которой мы находимся. Мне как-то снилось, – отвечает Жорж Мельес, – что мы персонажи романа. Мы живем в плоском мире, в мире страниц, и просто не в силах представить себе третье измерение, объем. Если бы мы обладали способностью видеть объемные предметы, то увидели бы читателя, держащего книгу, в которой мы «расплющены».

Любопытное совпадение: Эдмонд Уэллс говорил мне что-то в этом роде. Он считал, что мы «написаны» сценаристом, который выдумал нас, и приключения, которые происходят с нами, развлекают читателей.

– Слишком просто. Я думаю, что мы внутри системы, которая превосходит все, что мы в состоянии вообразить. Если мы думаем, что это роман, значит, это не так.

У Жоржа Мельеса нет пока никакого другого объяснения.

– Есть фокусы, которые даже мы, фокусники, не можем объяснить.

– Эдмонд Уэллс говорил, что Бог – это измерение, которое на уровень выше человека, как молекула на уровень выше атома. Может ли атом представить себе молекулу, в состав которой входит?

Жорж Мельес раскладывает карты и смотрит на них, словно ищет ответ. Достает червового валета и протягивает мне.

– Вот, я дарю тебе эту карту. Делай с ней, что хочешь. Так ты сможешь контролировать хотя бы это. Ни один фокус с червовыми валетами не получится, если ты не вернешь его в игру.

Я смотрю на карту, потом отказываюсь.

– Я пока буду соблюдать правила. Я еще не настолько разочаровался в жизни, чтобы портить карточный фокус.

И тут снова раздался крик. Я даже подскочил на месте. На мгновение в Мегароне все замерли, а потом бросились туда, откуда слышен вопль.

Оказывается, я привык к насилию. Удивляюсь сам себе, но не бегу. Толпа растет. Я подхожу последним.

– Кто на этот раз?

– Бог летучих мышей, Надар.

Боже мой, они работали всю ночь, готовя аппарат к полету. А теперь его убили.

Я ищу в толпе Сент-Экзюпери. Он стоит рядом с мертвым другом, потрясенный случившимся.

Появляются кентавры, накрывают тело убитого.

Обратный отсчет: 77 – 1 = 76. У богов опять потери.

– Его народ почувствует себя осиротевшим, – говорит Эдит Пиаф вместо надгробной речи.

– Как знать? – отвечает Прудон.

Я думаю. Есть ли хоть один народ, который выжил в игре после потери своего бога? Нет, кажется, нет. Более того, мне приходит в голову мысль, которая подтверждает теорию Прудона: некоторые народы, у которых вообще не было бога, живут, и дела их идут совсем неплохо.

– Лучше совсем без Бога, чем с неумелым, – говорит анархист.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе встречу со своим дельфиньим народом. «А, так это были вы?» Они бы смотрели на меня снизу вверх, как лилипуты на Гулливера. «Так это вам мы обязаны всем этим?» Я, конечно, начну оправдываться: «Извините, ребята, я старался, но мне не повезло». Бог, которому не везет, – какая жалкая роль! «Не сердитесь на меня, я сделал все, что мог, но другие ученики оказались сильнее». Никуда не годится. Может, попробовать так: «Вам не повезло, вам достался я». Нет, нужно избегать негатива: «Послушайте, может, я и дилетант, но вы, по крайней мере, еще живы. Ведь из 144 народов осталось только 76».

Вокруг суета, но я не могу отвлечься от своих мыслей. Я вижу маленьких женщин-дельфинов, которые кричат мне: «А, так это вы были нашим богом? Если б мы знали, то выбрали бы другого!»

Это правда, они не выбрали бы меня. Я в этом уверен. Они бы выбрали кого-нибудь вроде Рауля, бога-победителя, который спокойно ждет, когда придет его время, наблюдает за соперниками, предугадывает трудности, и, в тот момент, когда этого меньше всего ожидают, он выводит свой народ вперед и разбивает противника в прах. Может быть, они выбрали бы Мельеса – бога, который строит медленно и прочно, не разбрасывается по пустякам и оттачивает свое искусство. Да, Жорж Мельес был бы идеальным богом для моего народа.

Тело фотографа унесли.

Внезапно с неба спускается Афина в своем крылатом экипаже.

– Похоже, все, что я говорила раньше, не охладило богоубийцу. Он все так же одержим страстью к разрушению, – произносит она громовым голосом.

Маленькая сова кружит над нами.

– Может быть, он бросает вызов лично мне? Может быть, полученный вами урок был недостаточно убедительным? Вы видели Сизифа и, вероятно, подумали: не похоже, чтобы он очень страдал? Тогда виновный понесет такое же наказание, которому подвергся ваш следующий преподаватель. Увидите сами, это достаточно изощренная пытка.

Его имя означает «Думающий прежде». Прометей – один из семи сыновей титана Иапета. Вместе со своими братьями-титанами он сражался с Зевсом, когда тот устанавливал свою власть на Олимпе. Зевс победил, и титанов ожидало суровое наказание. Но дальновидные Прометей и его брат Эпиметей (Думающий после) встали на сторону Зевса, избежали наказания и были приняты в круг богов.

Прометей подружился с Афиной, которая научила его архитектуре, астрономии, счету, медицине, мореплаванию и металлургии.

Но Прометей не оставил надежды отомстить Зевсу.

Из глины и воды (слез, пролитых во время казни братьев) он сделал первого человека. Афина оживила его своим божественным дыханием.

Так появились новые люди железного века (наступившего после золотого, серебряного и бронзового веков).

Однажды, когда боги и люди делили принесенного в жертву быка, Прометей пустился на обман, чтобы помочь людям.

Зевс заметил это и решил лишить людей огня. «Они считают себя хитрецами, так пусть едят сырое мясо!» – заявил он. Но Прометей не хотел, чтобы людей постигла такая печальная участь. Снова воспользовавшись помощью Афины, он зажег факел от колесницы бога солнца Гелиоса. Уголек от факела он спрятал в полом стебле тростника и передал людям эту частицу божественного огня.

Зевс страшно разгневался. Люди не имели права пользоваться огнем без его разрешения. И Зевс решил покарать Прометея. Он велел приковать его к самой высокой вершине Кавказских гор, и каждый день туда прилетал гриф, который выклевывал Прометею печень, вновь выраставшую за ночь. Но Прометей так и не согласился покориться Зевсу, которого считал тираном.

Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V

Дворец Прометея хранит память обо всех когда-либо случавшихся бунтах. На стенах портреты революционных вождей, оружие, которым совершались государственные перевороты, фотографии демонстраций, забастовок, гражданских войн, картины с изображениями баррикад, возведенных студентами. Вокруг стоят скульптуры бунтарей с других планет. У них вдохновенные лица, решительные позы, вздернутые подбородки.