Проделать обратный путь для него не составило никакого труда. Услышав громкие шаги в «казино», Марко пошел узнать, что побудило босса учинить такой шум.

– У тебя все хорошо?

– Сколько можно твердить об одном и том же? «Все ли у тебя хорошо?» Да, у меня все хорошо.

– Ну и славно. Только я слыхал от Максин…

– А пошла она, эта Максин…

– Значит, тебя это совсем не волнует?

– Нет. У нас с ней была неплохая команда. Теперь это в прошлом.

Он достал из-за камина кнут.

– Это еще что за чертовщина? – осведомился Марко.

– А на что это, по-твоему, похоже?

Он хлестнул кнутом несколько раз по воздуху. Глядя на то, как красиво он извивается, Тодд попытался представить, что будет дальше. Возможно, Катя позволит ему пройтись кнутом по ее роскошному телу.

Внимательно изучив Тодда взглядом, Марко наконец произнес:

– Ты мне так и не сказал, почему решил снять свои бинты. Слишком стягивали лицо?

– Я не снимал их. Это сделала она.

– Кто она?

– Та, которой принадлежит этот дом. Катя Лупеску.

– Извини, но я ничего не понимаю.

Тодд улыбнулся.

– Больше ничего объяснить не могу, – ответил он. – Скоро ты сам ее увидишь. А мне пора.

Оставив Марко на пороге с выражением полного недоумения на лице, Тодд вновь устремился к влекущему его свету. Взбираясь на гору в направлении гостевого дома, он вполне сознавал, что ведет себя в точности как человек, которому жизнь выдала новый кредит.

На этот раз, входя в дом, он не стал звать хозяйку, а молча прошел через хранилище бутафорских реликвий.

Из комнаты, находившейся по соседству со спальней, доносился плеск воды. Очевидно, Катя еще принимала ванну.

В спальне Тодд остановился и огляделся. На стене, заключенные в рамки, висели несколько больших киноафиш, которых он прежде не заметил. Судя по стилю графики и пожелтевшей от времени бумаге, напечатаны они были несколько десятилетий назад. На всех афишах красовалось одно и то же женское лицо: на двух – в образе женщины-ребенка, беспризорного, заблудившегося в хищническом мире; на остальных – в более взрослом облике. И на всех афишах это лицо напоминало ему даму, которую он повстречал прошлой ночью. На Тодда смотрела изысканно женственная и, несомненно, роковая красавица, которая, казалось, строила планы очередной коварной интриги. Ее имя не представляло тайны – оно было выведено большими жирными буквами на каждой афише. «"Печали Федерика". В главной роли Катя Люпи», «"Невеста дьявола". В главной роли Катя Люпи», «"Разрушительница". В главной роли Катя Люпи».

«Что это еще за чертовщина?» – удивился про себя Тодд. будучи не в состоянии дать разумное толкование этому новому факту. Разумеется, при желании семь афиш, рекламирующих несуществующие фильмы, можно без особого труда отпечатать на «старинной» бумаге, после чего поместить в рамку и хранить у себя как антиквариат – и все же эта версия казалась ему маловероятной. Скорее всего, Катя, которую он знал, являлась вовсе не той Катей Люпи, что так поразительно походила на нее лицом, а приходилась ей, например, внучкой, унаследовавшей удивительное сходство со своей прародительницей. По крайней мере, более здравого объяснения Пикетт придумать не мог. Во всяком случае, та особа, которую он имел возможность лицезреть во всей наготе несколько минут назад, имела безупречную наружность без единой морщинки на лице, а следовательно, никоим образом не могла быть кинозвездой, снимавшейся во всех этих фильмах. Впрочем, не исключено, что этому нашлось бы какое-нибудь другое объяснение.

Он уже собирался голосом обнаружить свое присутствие, когда услышал томные вздохи, эхом отражавшиеся от стенок ванной. Он тихо приблизился к двери и заглянул внутрь. В большой старомодной ванне, наполовину заполненной водой, с закрытыми глазами лежала Катя; ноги ее были вытянуты, бедра слегка приподнимались под водой, давая возможность ему увидеть, как скользят между ними ее пальцы.

Уже не в первый раз за этот день Тодд почувствовал предательскую пульсацию в недрах своих брюк. Но прерывать игру Кати он не хотел. Ему было до боли приятно за ней наблюдать: за ее сладострастным выражением лица, за вздымавшейся из воды грудью, когда тело медленно изгибалось, за раскинутыми по обеим сторонам ванны ногами. И тайна ее происхождения в какой-то миг ему показалась до нелепости неуместной. В самом деле, какое это имело сейчас значение?

– Принесли? – спросила она.

Едва оторвав взгляд от ложбинки между ее бедер, Тодд посмотрел ей в глаза – они уже были устремлены на него и пылали яростным желанием.

– Вы принесли Мучителя?

От смущения Пикетт почти онемел, но именно на это женщина и рассчитывала. Преимущество было на ее стороне.

– Да, – с трудом вымолвил он, показывая ей кнут, – вот он.

– Ну, тогда пользуйтесь.

– Чем?

Женщина подняла бедра еще выше, предоставляя ему более полный обзор своего сокровища. Он знал, что, предвкушая его возвращение, Катя намеренно распалила себя.

– Коснитесь, – велела она, – слегка.

Его цель во всей своей красе была целиком в его распоряжении.

– Пожалуйста, – взмолилась Катя.

Не спуская с нее глаз, Тодд приблизился к ванне, ощущая, как отяжелел в его руке кнут. Прежде ему ни разу не приходилось делать ничего подобного, но что-то в ее откровенно изогнутом теле, выпятившем наружу женские прелести, придавало ему решимости и смелости.

– Вы готовы?

– Ну, давайте же!

Он приподнял Мучителя. Краснота клитора стала густой, как рубин. Тодд слегка ударил по нему кнутом, и женщина испустила легкий стон.

– Еще! – потребовала она. Рубиновый цвет стал еще темней.

– Еще!

Он хлестнул ее во второй раз, потом в третий, четвертый, пятый, шестой, пока каждый мускул ее тела не стал такого же багрового цвета, как его мишень.

– Еще! – не унималась она.

На глазах у Кати выступили слезы, однако она продолжала твердить сквозь стиснутые зубы что-то нечленораздельное, а он, воспринимая это как поощрение, продолжал ее бить до тех пор, пока на его лице и спине не выступил пот, а дыхание не стало резким и отрывистым. Но и тогда она не позволила ему остановиться. Ее взгляд, ее насмешка, ее снедаемое желанием тело говорили сами за себя, и он, как покорный исполнитель их воли, был вынужден подчиняться требованиям снова, снова и снова.

Наконец ее глаза закатились вверх. Рот приоткрылся. Тодд едва мог разобрать смысл слов – настолько они были преисполнены страсти.

– Еще, – ее зрачки почти скрылись из виду, – один раз.