«Я принял это решение, самое серьезное в моей жизни, потому что оно представляется мне наилучшим». Его брат приобрел достаточный опыт в государственных делах, и это облегчало задачу. «И ему выпало огромное счастье, которое ведомо многим из вас, но мне не было дано. — Эдуард умолк, затем продолжил: — У него есть счастливый домашний очаг с женой и детьми».

Все эти трудные дни Эдуарда поддерживали мать, министры, но особенно — далее он заговорил тихо и очень холодно, — «мистер Болдуин, премьер-министр, который всегда относился ко мне с величайшим уважением». Далее Эдуард сказал, что между ним, министрами и парламентом не возникало никаких разногласий по конституционным вопросам. Все слои населения во всей Империи относились к нему с величайшей симпатией, и за это он испытывает к ним огромную благодарность. Наверное, пройдет какое-то время, прежде чем он вернется на родину. Потом добавил твердо и решительно, что будет принимать самое активное участие в судьбе Англии и всей Империи, и если когда-нибудь в будущем Его величеству потребуются его услуги, он будет готов оказать их как частное лицо. Снова немного помолчав, он произнес: «Но теперь у всех нас есть новый король. От всего сердца я желаю и ему и вам, его народу, счастья и процветания… Да благословит вас Господь… Боже, храни короля!»

Эти слова он начал произносить твердо и мужественно, несмотря на то, что был крайне взволнован и внезапно делал короткие паузы, потом самообладание покинуло его: на последней фразе голос у него сорвался.

Этой речью Эдуард действительно покорил весь мир, частью которого он еще недавно владел, или ему так только казалось. Тысячи англичан, затаивших на него обиду в последние несколько недель, смутились и стали засыпать его посланиями, уверяя, что он остается их королем. Текст он показывал только двум друзьям, один из которых мне об этом потом рассказал. Оба посоветовали королю убрать фразу о женщине, которую он любит. Он ее оставил, и именно эта фраза сильнее всего тронула сердца людей. Выросший в эпоху, когда повсюду слышались призывы к ненависти и насилию, при дворе, таком холодном, так четко осознающем свои цели и свою власть, в жестких рамках этикета и протокола, принц и одинокий король сказал о любимой женщине самые простые слова. Среди танков, гранат и бомб словно из небытия возникла изящная фигура рыцаря, королевского сына, который, как во времена трубадуров, защищал честь своей дамы. У молодежи «стального века» появился пример для подражания.

Из пятисот миллионов радиослушателей подруга короля была единственной, кого, похоже, не удовлетворила эта речь. Она вовсе не лежала в обмороке на диване, как писали газеты, ибо отличалась хладнокровием и смелостью. Напротив того, она сразу позвонила Эдуарду — они постоянно связывались по телефону — и сказала, что он обязан был сказать всю правду о своих недругах. Да, она была готова со всей страстью отстаивать истину и свою честь. А Эдуард решил принести последнюю жертву, что лишний раз свидетельствовало о благородстве его натуры. Он еще не знал, что враги не собираются платить ему тем же.

После выступления по радио Эдуард отправился в Ройял-Лодж и попрощался со своими родными, словно солдат, уезжающий на фронт. Братья обменялись рукопожатием. Старший пожелал удачи младшему, а тот, слишком взволнованный, молча стиснул ему руку. Все произошло очень быстро. На улице Эдуарда ждала машина, чтобы увезти его к морю.

А где же был почетный эскорт? Почему же ни у Виндзорского дворца, ни в порту Эдуарда не провожали войска в парадном строю? Разве человек, покидавший страну, не служил ей двадцать пять лет, разве все эти годы он не был любимцем народа и еще утром к нему не обращались «Ваше величество»? Разве он не заслужил, чтобы за его самопожертвование ему оказали почести армия и флот, а при дворе устроили торжественную церемонию?

Ничего этого не было. Сквозь снег и туман бывший король ехал ночью в Портсмут; с ним были только его старый друг, еще с университетских времен, и терьер — больше никто Эдуарда не сопровождал. Куда подевались толпы народа, которые так часто встречали и провожали его приветственными криками? Разве он проиграл сражение? Разве он нанес вред стране? Разве он совершил что-то постыдное? Можно было подумать именно так, потому что не слышалось ни барабанной дроби, ни залпов салюта, ни команды «смирно!». Не нашлось ни единого человека, который хотел бы отдать ему дань уважения. Ни старших, ни младших лакеев, ни адъютантов, ни слуг. Два старых слуги — один прожил рядом с Эдуардом двадцать два года, другой семнадцать лет — остались при дворе, хотя он уезжал в изгнание не бедным человеком: в Букингемском дворце им полагалась пенсия; а если бы они отправились его провожать, их в любой момент могли бы выгнать на улицу.

Автомобиль несколько часов ехал в ночной темноте. Эдуард держался безукоризненно. Он говорил со своим другом о старых добрых временах в Оксфорде. Они вместе вспоминали своих преподавателей и безобидные шутки студентов над ними, Эдуард повторял их любимые словечки. Как и в тот вечер, когда он, одетый в шотландский костюм, занимал своих гостей, теперь, кутаясь в шубу, он подбадривал подавленного друга и гладил свою собаку — единственное создание, неизменно ему преданное.

Портсмут. Прошел ровно месяц с того дня, как 11 ноября он приезжал сюда с инспекцией. Где все адмиралы, которые тогда, вытянувшись по стойке смирно, пожирали его глазами? Никого. Его ждал «Fury»[82], чтобы увезти далеко от родины. Похоже, они не нашли ворота, ведущие в порт. Шофер проехал мимо них, везде все было закрыто, все потонуло в тумане. Они остановились. Эдуард спросил у прохожего: «Как проехать в порт? Где повернуть, вон там? Большое спасибо!»

Это были последние слова Эдуарда на родной земле; его подданный, к которому он обратился, не узнал его. Потом было прощание с другом, двухчасовая поездка по морю, высадка на берег и путешествие в Австрию.

Ведь Эдуард не мог соединиться со своей подругой; закон о разводе запрещал ему это, и нарушение могло бы иметь неприятные последствия. Всякий здравомыслящий человек задал бы вопрос: а куда же еще, если не к своей подруге, должен ехать мужчина, приговоренный к изгнанию за то, что защищал ее честь? Чего стоит эта лживая мораль, если она разрешает любые противоестественные поступки, лишь бы о них никто не знал, но запрещает все, что естественно и очевидно! Король сначала хотел отправиться к другу, герцогу Вестминстерскому, который жил в Биаррице. Тот приглашал Эдуарда к себе; тысячи людей каждый год приезжают в Биарриц, тем не менее, правительство Эдуарду отказало: Биарриц находится рядом с Испанией, а там идет война. Они хотели унизить Эдуарда и предложили ему поселиться в Швейцарии, в гостинице. Когда он сообщил об этом по телефону своей подруге, та ему ответила, что она уже неделю не выходит из номера, так как ее караулят репортеры; что же будет с ним, когда он окажется в Цюрихе? Она позвонила в Вену своей подруге баронессе Ротшильд и спросила, не может ли та от своего имени передать приглашение Эдуарду?

«Я отвечу вам через десять минут!» — сказала баронесса. Через двадцать минут король уже получил приглашение, переданное из Вены в Канны, и тотчас его принял.