Выйдя в зал, он сказал сестре, что скоро придет, после чего собрался и вышел на улицу. Дорога вывела Айба на Восток-Балом-авеню. Впереди виднелся бар, где любил бывать отец, и где они брали себе работу.

Он замедлил шаг, а в сердце что-то начало покалывать. Айб не хотел идти туда, воспоминания то и дело, что врезались в голову, словно нож, который просто так не вытащить. Но он шел, медленно, но с явными намерениями сделать то, что задумал.

В тускло освещенном баре все было как обычно. Пара сильно пьяных людей громко переговаривалась, словно на разных языках. У барной стойки расположились несколько человек, а еще несколько безмятежно спали на столах. Айб проскользнул мимо них, мягко ступая по полу, и направился к дальнему концу барной стойки. Картина перед ним ничем не отличалась от той, что он видел здесь каждый вечер. Запах затхлого дыма и дешевого алкоголя витал в воздухе, смешиваясь с ароматом жареных орешков и пота. Бармен, уставший и равнодушный, лениво протирал стаканы, не обращая внимания на шум и суматоху вокруг.

Как только он присел за стойку, то бармен отложил все дела, и подошел к нему.

— Айб! — Восторженно произнес владелец. — Как ты? Как сестра?

— Сойдет, вы как?

— Как обычно. Слушай… — Замялся старик.

— Давайте не об этом, хорошо? — С долей агрессии произнес Айбл.

— Хорошо…

— Мне нужна работа. Есть что-нибудь?

— Ты уверен?

— Да, мистер Пери, уверен.

— Есть одна просьба, тариф обычный.

Через десять минут Айб вышел из заведения, держа в руке конверт. Он направился в сторону дома, думая обо всем вокруг.

Внутри него была какая-то агрессия, которую он хотел куда-то деть. Если раньше он задавался вопросами, зачем и почему они с отцом убивают людей по просьбам других людей, то сейчас ему было все равно, он просто хотел выплеснуть энергию, думая, что после этого ему станет лучше. Айбу было не до того, сколько ему заплатят, и кем является жертва, ему было важно просто сделать это.

В тишине комнаты, освещаемой лишь тусклым светом луны, проникающим сквозь занавески, Айб, с каждым движением стараясь не издавать ни звука, подполз к кровати. Тяжелый, пыльный ящик, спрятанный под ней, был его тайным хранилищем. С трепетом, но без лишних эмоций, он извлек из него ржавый, но всё ещё рабочий пистолет. Рядом лежали несколько обойм, прямо говорящие о том, что эта ночь не сулит ничего хорошего. Взглянув на спящую сестру, он спрятал пистолет за поясом на спине, и после поцеловав её в лоб, тихонько вышел из комнаты. Дверь, скрипнув, закрылась за ним, оставляя его в одиночестве с ночным ветром и давящей тишиной, которая обещала стать предвестником опасности.

* * *

25 апреля 2056 года.

Вчерашние события пошатнули Алекса. После того как они покинули церковь, тот поспешил уйти, сказав только то, что на следующий день они встретятся. Ричард же связался с ARMDEC, доложив о том, что задание он выполнил. На другом конце связи ему ответили, что машина будет через два дня.

Утром Ричард сидел же в том же баре, что и вчера. Со стороны он слышал, как местные разговаривали о том, что логово фанатиков вчера кто-то почти уничтожил, и то, что сейчас многим тут станет легче.

Из экрана доносились новости, которые Ричард предпочитал не слушать, и уж точно не смотреть. Голоса дикторов, чьи интонации были полны драматизма и тревоги, проникали в его сознание, вызывая неприятное чувство беспокойства. Он знал, что за этими словами скрываются ужасные события, которые происходят в мире: войны, голод, болезни. Но Ричард не хотел быть свидетелем этого мрачного спектакля. Хотя в глубине души знал, что он его участник.

Перед глазами появлялись картины войны, где он делал вещи, о которых он вряд ли забудет. Моменты жестокости, страха и героизма переплетались в его воспоминаниях, оставляя след в душе навсегда. Он видел смерть своих друзей, ощущал боль утраты и разрушения. Но в этой адской карусели он находил силы и мужество продолжать бороться, чтобы оставаться верным своим убеждениям. В каждом пережитом бою, в каждом принятом решении он учился ценить жизнь и ценить каждый момент, который подарен ему судьбой. Война неизбежно меняла его, но он оставался человеком с достоинством и надеждой на мирное будущее.

Он пытался себя оправдывать, и думать, что сделано все было только во благо. Он убеждал себя, что его поступки были необходимы для достижения высокой цели, которую он ставил перед собой. Он считал, что жертвы, которые ему пришлось принести, были неизбежным компонентом пути к успеху. Он убеждал себя, что вся его жизнь была направлена на достижение этой цели, и любые преграды на его пути должны были быть устранены.

— Ты что-то вспомнил, вот только что? — Спросил Алекс присаживаясь за стол.

— Не важно.

— Если ты что-то вспоминаешь, при этом всем, не используя блок памяти, то значит, что это было что-то важное, не так ли?

— Тебе до этого, какое дело?

— Да так, интерес. Я тоже много чего вспоминаю, невзирая к блоку памяти. В этом есть свой шарм, а также стыд. Ты предпочитаешь не видеть того, что сделал, но воспоминания как нож, режут твою черепную коробку. И даже без проектора в глазах, ты видишь все, так как есть, и от этого никуда не деться. Если нужен совет как от этого избавиться, могу сказать.

— И как же?

— Легкая амнезия, или как у меня дома, нажираться в хлам.

— Я об этом и подумал.

В баре была тишина, возможно на это сказывалось раннее время, а может все на работе. Клиенты сидели за стойкой и столиками, глубоко погруженные в свои мысли или разговаривая шепотом. Звуки стаканов, перекатывающихся по барной стойке, слышались как будто издалека, создавая атмосферу спокойствия и уединения. Бармен, привыкший к шумным и веселым дням, тоже испытывал некоторое беспокойство от тишины, которая царила в его заведении.

— Так, что вчера произошло? — Спросил Ричард, нарушая образовавшеюся тишину. — Ты как будто как-то поник…

— Долго объяснять. Но если вкратце, то ничего хорошо, но и ничего плохого.

— Разве? Ты был похож на того, кто потерял все в один миг.

— В один миг я потерял уже давно, а это была попытка это вернуть, причем, весьма успешная.

— А говоришь, что ничего хорошего…

— Так оно и есть. Может я к этому привык, а может… может… — Алекс обернулся, осмотрелся, и нагнулся над столом. — А может это не имело какого либо смысла, и