— Пусть пишет, — решительно сказала Рина. — Не такие уж люди дураки. Иногда им, может, и нравится, когда их обманывают. Но с Грандиозом номер не пройдет. Мы обязаны открыть им глаза.

Марта не стала возражать, когда Рину разместили с нею на кухонной печи. Не рвалась она и на чердак, чтобы помочь Пелагее разгребать завалы в поисках подходящей подушки с одеялом. После того как Пересвет трижды заскочил на кухню, предлагая Рине поочередно то тёплые гольфы, то тёплый свитер, то тёплую дружескую беседу (и всё это — с невыносимой, приторной улыбочкой), у Марты на душе сделалось до того кисло и горько, что захотелось немедленно сбежать. Но она терпела, отчужденно усевшись на краешке скамьи и заливая горечь отваром душицы. А всем, кто интересовался, отчего это она не в духе, врала, что объелась калины из погреба.

Пересвет носился с Риной, как с писаной торбой. После заката он постучал в дверной косяк, отодвинул бисерную занавеску и, не зажигая свечи, отвратительным шепотом осведомился, «не нужно ли чего прекрасной гостье».

— Не нужно, — ответила за «прекрасную гостью» Марта.

— Пижама подошла? Не жмёт?

Тут терпение истощилось. Марта слезла с печи, босиком подбежала к Пересвету и с трудом удержалась, чтобы не вздернуть его за шиворот.

— Слушай, а тебе нигде не жмёт роль хозяюшки? — зашипела она.

— Завидно, да? — окрысился тот. — Завидуешь, что о Рине беспокоятся, а о тебе нет! Ты злая, склочная пустышка! И любишь только себя.

Марта отшатнулась, точно ей влепили пощёчину. Пока она соображала, как бы побольнее уколоть в ответ, Пересвет растворился во тьме дома. Заскрипела веревочная лестница. А потом перекладины, постукивая друг о дружку, втянулись в библиотечный отсек.

Марта понуро вернулась на кухню и с ногами забралась на скамейку возле окна, прикрыв щиколотки подолом платья. Снаружи, на промозглом ветру, стучалась в ставни ветка березы. Но Марте казалось, что стучится леший, которого выгнала из дебрей черная тоска. В лесу что-то стонало. На душе медленно оседал пепел.

— Ну всё, — сказала она себе. — Хватит тянуть резину. Надо найти блуждающие огни и убираться отсюда, от греха подальше.

В последнее время ее так и подмывало запустить в Пересвета чем-нибудь колюще-режущим. Да желательно, чтобы это что-нибудь угодило ему прямиком в наглую физиономию.

* * *

В третьем часу ночи Киприан обнаружил Юлиану на крыльце. Она стояла, притулившись к брусу и склонив голову набок, а вокруг завывал сорвавшийся с цепей ветер. Вершины елей, берез и сосен мотались из стороны в сторону, как будто накануне основательно перебрали со спиртным. В черном небе дрожали скудные огоньки звезд.

— Простудишься, — сказал Киприан и набросил ей на плечи покрывало из овечьей шерсти. Юлиана вздрогнула, но не обернулась.

— А, это ты!

— Не спится? — спросил он, бережно заключая ее в объятия.

— Попробуй усни в доме, который превратился в проходной двор! Завидую Кексу с Пирогом. Когда надо, они могут дрыхнуть без задних лап… А если серьезно, волнуюсь я. За тебя волнуюсь, между прочим.

— Раньше не волновалась. — В его речи послышались лукавые нотки.

Юлиана фыркнула:

— Так надо же когда-то начинать!

И замолкла, опустив взгляд. В мигающем свете масляного фонаря, который она поставила на широких перилах, многое выглядело непривычно. Например, руки Киприана, сложенные в замок у нее на талии. Пальцы как у пианиста, кожа гладкая, отливающая золотом, сосуды точно жилки в листе. Не руки — настоящее произведение искусства! Как она только раньше не замечала?!

Ветви отбрасывали на ступени крыльца ломкие, трепещущие тени. Минута текла за минутой, а Юлиана всё молчала, чувствуя, как по телу разливается тепло и подступает приятная усталость. Киприан, хоть и не до конца человек, был ей сейчас роднее любого человека. И отпускать его ужасно не хотелось. Но Юлиана себя пересилила.

— Тебе уже пора? Иди, давай. Охотники Грандиоза скоро выйдут… на охоту.

Она попыталась сдвинуться с места, но Киприан лишь крепче притянул ее к себе и прислонился щекой к ее щеке.

— Погоди, — прошелестел он. — Давай еще немного побудем так.

Юлиану пробрал озноб. В груди гулко заколотилось сердце.

«Нервы», — сказала она себе. Вышло неубедительно.

В глуши сосна с треском избавилась от неугодной ветки. Филин, ночной сторож, промелькнул так близко, что при желании можно было бы коснуться его крыла. Но Юлиана даже не обратила на него внимания.

— Уверен, что справишься? Что если тебя убьют? Что если ты не сумеешь себя исцелить?

— Такого не случится, — обнадежил Киприан. — Мне есть кого защищать. Стало быть, справлюсь. Жди меня к утру.

Он отстранился неожиданно резко, перемахнул через ограждение (хотя никто не мешал сойти по ступеням) и нырнул в лесной мрак. Просторные одеяния устремились за ним шелестящей волной.

В кадушку с водой, где настаивалась хвоя, одиноко слетел березовый лист.

Марта специально надела самые толстые носки, чтобы, как следопыт, красться по дому бесшумно. Но ей, будто нарочно, попадались половицы одна певучее другой. И мало того, что скрипучий концерт выходил на редкость громким. Судя по всему, на каждой из половиц сидел коварный Держи-Хватайка. Он нащупывал у носков «слабые места» и ловко вытягивал из них нитки. До комода, где хранилась шкатулка с лунной пылью, Марта добралась на честном слове.

А потом начали происходить жуткие вещи. Камин, в котором едва тлели угли, вспыхнул сам собой. В настенных канделябрах, передавая эстафету, без чьего-либо участия зажглись свечи. Граммофон вообразил, что ему всё дозволено, водрузил на пластинку корундовую иглу — и из рупора тихо полился старый, заезженный джаз. Марта остолбенела. Но окаменеть до состояния статуи ей не дала съехавшая с катушек мебель. Похоже, у секции и комода возникли разногласия с ящиками. Ящикам было приказано убираться вон. Их с душераздирающим скрежетом стали выпихивать наружу. Но ящики не собирались так запросто сдаваться. Они вздумали проявить характер и с точно таким же скрежетом принялись заезжать обратно. В ходе ожесточенной борьбы их содержимое обрело невесомость, вырвалось на вольный воздух, да там и зависло. Марту в мгновение ока окружили расчески, зубочистки, мыло ручной работы и носовые платки далеко не первой свежести. Шкатулка с лунной пылью, окутанная призрачным сиянием, очутилась прямо перед ее носом, но открываться не пожелала. Чтобы ее открыть, требовался ключ. А до него попробуй дотянись! Ключ застыл так высоко над головой, что ни прыжки по скрипучему полу, ни увещевания, ни уж тем более угрозы не помогли. Марта чуть не заплакала с досады. Будь здесь Киприан, с его-то ростом… Впрочем, лучше обойтись без свидетелей.

— Ну, попадись мне, мелкое шкодливое привидение! — сквозь зубы процедила она и подпрыгнула еще раз. В том, что ее дразнит привидение, она ни капли не сомневалась. В конце концов, если в комнате для гостей имеется выход в открытый космос, кладовая плавно перетекает в лесную глушь, а хозяйка при всяком удобном случае обращается горлицей, разве можно удивляться таким обыденным вещам, как расхулиганившийся призрак?