И только подумал о Шевистуре, как увидел впереди, среди деревьев верх бревенчатого частокола.

— Крепость! — радостно воскликнул наррабанец. — Крепость, хозяин!

Он подхватил поводья лошади Хашарнеса и ударил каблуками свою кобылу.

Лошади бежали рядом. Силуранец, чтоб не упасть, ухватился за луку седла.

— Сердце… — выдохнул он вместе с кашлем. — Больно…

Кхасти стиснул зубы. Свое бы сердце из груди вынуть и ему отдать… Потому что люди, способные биться с чудовищем ради спасения незнакомца, должны жить!

Кони вынесли всадников на холм. Одна створка ворот была приоткрыта, возле нее скучал часовой. При виде подъезжающих незнакомцев он подтянулся, спросил сурово:

— Кто такие?

— Помогите! — вместо ответа крикнул наррабанец. — Моему спутнику плохо. Есть в крепости лекарь?

Он оглянулся на Хашарнеса — и ужаснулся: лицо хозяина приобрело жуткий синюшный оттенок.

Кхасти спрыгнул с седла и протянул руки к хозяину, чтобы помочь ему спешиться. Силуранец обрушился на напарника всем весом, едва не повалил на утоптанный снег. Но на окрик часового уже сбежались солдаты. Хашарнеса подхватили с двух сторон, не дали упасть.

А Кхасти начисто забыл, что приехал в эту крепость в поисках мошенника, выдающего себя за целителя. Он понимал только одно: его хозяин, его друг умирает. Но вокруг люди, они помогут, они должны помочь…

— Лекаря! Умоляю, скорее лекаря!

* * *

Крик долетел до Дома Исцеления — и буквально вышвырнул Барикая на крыльцо.

Кого-то ведут от ворот… нет, несут, сам идти не может…

Барикай кинулся назад. Подтащил к очагу широкую скамью (прав Астионарри, прав, надо плотнику стол заказать!), подбросил дров в огонь.

Тронул талисман на груди:

— Просыпайся, старый лентяй, у нас больной!

«А почтительнее нельзя, паршивец?»

Ответить Барикай не успел: на крыльце уже топали сапоги наемников.

— Сюда! — скомандовал Барикай. — На скамью кладите! Я…

И не договорил. Отнялся язык от потрясения.

Да, синюшное, страшное, предсмертное лицо. Да незнакомый шрам через щеку, губы и подбородок. И все равно это Хашарнес, проклятый Хашарнес, самый настырный из ловчих!

Будь Барикай один, он бы застыл столбом. Но умница Астионарри не растерялся и взял дело в свои незримые руки. Это он голосом Барикая крикнул:

— Эй, нож мне!

Это он взрезал на груди Хашарнеса рубаху ножом, поспешно подсунутым кем-то из солдат. Это он быстро и умело простучал пальцами Барикая грудную клетку больного — справа и слева.

Тут только Барикай очнулся. Да, звук от простукивания слева и справа был очень разным. И Барикай понял, в чем дело, понял за миг до того, как в голове его зазвучал голос, неслышимый для прочих:

«Воздух в груди. Врачебное искусство бессильно. Он обречен, а для тебя оно и лучше…»

Еще миг бесценного времени украла трусливая мысль: да, так оно лучше, некому будет идти по следу…

Подлая мысль мелькнула и исчезла. Ее вытеснило воспоминание: распластанная ножом грудная клетка мертвеца и голос ваасмирского лекаря: «Воздух попадает в плевральную полость. И если выхода ему нет — врачебное искусство бессильно».

А он, Барикай, тогда подумал: а если проколоть грудь?..

Взгляд на посиневшее лицо ловчего, почти уже мертвеца…

Если человеку так и так пропадать — почему не попытаться?

— Держите его! — крикнул лекарь столпившимся вокруг наемникам. — Прижмите, чтоб не дернулся!

Заканчивал он фразу уже спиной к больному, роясь в схваченном с полки кожаном мешочке. Ага, вот игла — длинная, широкая… в огонь ее! Астионарри учил держать нож над огнем, прежде чем резать человеческое тело. Иглу, наверное, тоже надо…

«Сдурел? — возмутился Астионарри. — Дай ему умереть спокойно, зачем мучить?»

Левой рукой Барикай сорвал с шеи шнурок с талисманом, швырнул в угол. Даже не глянув, куда упала его драгоценность, он обернулся к больному.

Тут смуглый незнакомец, вошедший вместе с наемниками, прокричал что-то на своем гортанном языке и ринулся к лекарю — явно с целью помешать. Но дюжий десятник одним могучим ударом вышиб чужака на крыльцо. Солдаты доверяли своему лекарю: он в крепости недавно, но умение ни разу его не подвело.

А Барикай склонился над больным. Проколоть, но где?.. Перед глазами — труп со вскрытой грудной клеткой… второе межреберье?

Игла твердо и точно ушла в плоть, вынырнула наружу — и следом за нею из прокола со свистом вырвался воздух.

Барикай выхватил из мешочка заостренную стальную трубочку и вставил ее в прокол. У него опять было чувство, словно кто-то ведет его руки — но на этот раз не призрак целителя, а собственное озарение. Сколько он размышлял над увиденным в Ваасмире — и вот она, яркая, ослепительная разгадка!

Стоя возле лавки на коленях и придерживая конец трубочки, торчащей из груди Хашарнеса, лекарь вглядывался в лицо ловчего.

— Дыши, родной, — еле слышно бормотал он, — дыши, сволочь, не смей мне тут сдохнуть…

Со стороны казалось, что лекарь читает заклинание.

Губы ловчего хватали воздух, лицо слегка порозовело… ведь не обманывает же Барикая свет от очага?!

Нет. Оживает, мерзавец. И взгляд осмысленный, без смертного ужаса…

— Держите дурака, а то еще дернется! — строго приказал Барикай наемникам и снова простучал грудь больного.

Поднялся на ноги, ища талисман… Ага, вот он!

Набросил шнурок на шею — и был оглушен раскатом брани. Он и не знал, что целителю известны такие слова…

— Я ж его спас… — негромко перебил наставника Барикай.

Наемники решили, что эти слова обращены к ним, и закивали: мол, и впрямь оклемался бедолага.

«Вижу, что спас… но, во имя Безымянных, как ты это сделал?! Умоляю, расскажи!»

Возбужденный Астионарри не желал ждать, пока они останутся одни. Да Барикаю и самому хотелось похвастаться победой.

А тут очень кстати в Дом Исцеления прорвался, сломив сопротивление десятника, тот чернявый чужеземец. Грохнулся на колени у скамьи, на которой лежал его друг, вгляделся в лицо — уже без синюшного оттенка, живое лицо человека, чье дыхание хоть и было еще тяжелым, но на глазах выравнивалось. Перевел взгляд на торчащую из груди стальную трубку, затем на лицо лекаря. Спросил требовательно:

— Что с ним?

Барикай с удовольствием объяснил и незнакомцу, и Астионарри, и наемникам — и даже Хашарнесу, который явно уже понимал, что происходит вокруг:

— Твой приятель, вижу, получил в грудь чем-то острым? Вот след… — Пальцы лекаря коснулись груди ловчего.