– на Остробрамскую, например, или на икону «Умиление», которая находилась в келье преподобного Серафима, перед которой он всегда молился и перед которой умер (это был список той же Остробрамской иконы), то увидите, что лучи исходят и от головы Матери Божией. Они – это свет, не освещающий Ее снаружи, а бьющий изнутри. Есть такая икона – «Солнечная»[18]. Часто такой свет, бьющий изнутри, изображается на иконе «Всех скорбящих Радость». Даже на нашей иконе (в храме Космы и Дамиана в Шубине, где читалась лекция. – Ред.) отчасти это видно, а на других списках – гораздо больше. И через церковную поэзию, и через иконопись, и в богословских сочинениях речь постоянно идет об одном – об особой природе этого света, который бьет не снаружи, из какого-то источника, освещая нас, но который сияет изнутри.

Есть еще один очень важный текст, который сохранен в книге Диалогов святителя Григория Великого, Папы Римского, или Григория Двоеслова, как мы называем его по-славянски, того самого Папы, к которому восходит чин Литургии Преждеосвященных Даров, совершающийся по средам и пятницам Великого поста. Так вот, Папа Григорий рассказывает о знаменитом святом, основоположнике западного монашества, преподобном Бенедикте Нурсийском. «Однажды, в то время как братия еще спали, Венедикт встал на ночную молитву и молился у окна всемогущему Богу; вдруг он увидел в самую глубокую полночь осиявший всю ночную мглу свет, который так блестел, что ночь сделалась светлее дня. Чрезвычайно изумительное событие последовало за этим освещением: весь мир, как сам он рассказывал после, собран был пред его глазами как бы под один луч солнца. (Вот вам как раз зримое явление, о котором потом будет размышлять Владимир Соловьёв. – Г.Ч.) Достоуважаемый отец устремил внимательный взгляд на этот блеск небесного света и увидел в огненном сиянии душу Германа, епископа Капуи, несомую Ангелами на небо. Тогда пожелал он иметь для себя свидетеля такого чуда и громким голосом звал диакона Серванда, два-три раза повторяя его имя. Серванд тотчас был пробужден необычным криком сего мужа, взошел наверх, посмотрел и увидел только небольшую часть света. Он изумился чуду, а святой муж по порядку рассказал ему, что происходило, и немедленно послал в монастырь Кассино повеление благочестивому мужу Феопробу, чтобы он в ту же ночь послал в Капую узнать, что делается с епископом Германом, и потом уведомил. Посланный нашел достопочтеннейшего мужа епископа Германа уже умершим и, расспрашивая подробно, узнал, что он умер в ту самую минуту, в которую святой Бенедикт увидел его восшествие на небо».

Вот вам еще одно свидетельство из времен неразделенной Церкви. Потому что задолго до разделения, в VI веке, жил Папа Римский Григорий, которого одинаково благоговейно почитает как христианский Восток и мы с вами, так и христианский Запад. Он святой, общий и для католиков, и для православных, как и преподобный Бенедикт – святой общий. А потом начнутся споры об этом свете. И если Восток в лице Григория Паламы (1296–1359) будет говорить о его нетварной природе, о его мистической природе, то Запад в лице Варлаама Калабрийского будет утверждать, что этот свет (который назовут Фаворским, потому что именно этим светом сияло лицо Спасителя на Фаворе) имеет физическое происхождение.

Этот спор был естественным в эпоху возникновения университетов, в эпоху Возрождения, когда задача западных мыслителей, художников и писателей заключалась в том, чтобы призвать общество к изучению природы. Так что спор между Григорием и Варлаамом никак нельзя назвать спором между Востоком и Западом, потому что Запад представлен не только Варлаамом, но и святым Бенедиктом, который видел это сияние не хуже апостола Павла и понял его не менее глубоко, чем понял его Григорий Па-лама. Можно сказать, что даже в какой-то мере святитель Григорий Двоеслов предварил в своих «Диалогах» то, о чем потом будет говорить Григорий Палама. Потому его и называют Двоеслов, что эта книга называется «Диалоги» (в русском переводе она под названием «Собеседования» недавно издана издательством «Благовест»).

Итак, в жизни апостола Павла произошел огромный и мгновенный перелом, сразу сделавший его из гонителя христиан, отрицавшего какую бы то ни было ценность их опыта, в пламенного проповедника Евангелия. И, что очень важно нам понять, этот переворот был связан исключительно и в первую очередь с его личным опытом. Суть этого переворота в том, что он связан именно с личным опытом апостола Павла. Это говорит нам о том, что вообще христианство – это что-то очень личное и начинается оно в глубинах нашего «я». Вот это главный, наверное, урок: действительно, часто мы становимся христианами неожиданно для себя.

Проповеди. Пасхальный цикл

Собор вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого

Понедельник (после Недели о блудном сыне),

12 февраля 2001 года

Литургия (Мф 5: 14–19)

С праздничным днем поздравляю вас всех, дорогие братья и сестры! Да хранит, да благословит, да укрепит вас Господь молитвами святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, память которых мы совершаем, и всех своих святых!

Приближается Великий пост. Осталось меньше двух недель до Прощеного воскресенья. Нам уже надо подумать о том, чтó мы можем сделать во время Великого поста для того, чтобы он не прошел даром. Важно понять, что мы не просто будем воздерживаться от мясной и молочной пищи и посещать богослужения с чтением Великого канона и другие великопостные богослужения. Всё-таки этого мало. На пост надо всегда брать на себя какое-то дело. Принять решение и сделать что-то такое, что непросто и, может быть, даже трудно, и, может быть, не хочется, но это необходимо – нашим близким, или людям, ради которых мы работаем, или для исправления того, что сделано нами, быть может, недоброго, быть может, нелепого, и т. д.

Мне недавно пришлось переводить один совершенно замечательный текст. Это слово о покаянии, которое сказал знаменитый политолог или, так скажем, основоположник политологии в эпоху Возрождения – Никколо Макиавелли[19]. Макиавелли говорит очень глубокое слово, прекрасное во всех смыслах. Он говорит о том, что мало только раскаяться в грехе, надо обязательно найти способ, как вместо дурного начать делать доброе, как делом – каким-то реальным фактом – преодолеть свой грех. И если, он говорит, мы привыкли делать злое, то начать делать доброе. На самом деле уж очень злого делать мы не привыкли. Мы привыкли не делать чего-то, что могли бы. Конечно, в большей или меньшей степени, но у каждого и каждой из