– А что ты… Тебе хорошо? – он с трудом подобрал слова.

– Знаешь, какая вещь, – сказала она. – Тебе не стоит это говорить, тем более в первый раз. Но мне с тобой почему-то очень спокойно. Ты же знаешь, я была замужем, два раза, у меня было много… Этого. Но ни с кем…

Голос вдруг сорвался. Она щелкнула зажигалкой, опять закурила.

– Все вроде хорошо. Всегда хорошо. Но я почему-то чувствую… потом… что только отдаю. Не могу брать. Не могу брать взамен что-то. Это моя проблема. Не физическая. Другая. Понимаешь?

– Не-а… – сказал он честно. – И со мной так же?

– Какой же ты дурак, – сказала она. – Ты ребенок, у тебя это в первый раз, понятно? Ты хоть это понимаешь?

Засвистел чайник.

Она встала и прогнала его на кухню. Но он успел увидеть то, что хотел – наконец, один-единственный раз Лева увидел ее всю. И это было безумно странно. Как будто… как будто другой человек. Тот, которого он никогда не знал.

Эпизод 6

А продолжения не было. Почти не было.

Того продолжения, о котором он мечтал и которого ждал.

Той осенью, через год после их знакомства, когда были очки, рябина, чайник, ее халат и все остальное, в жизни у Иры что-то в очередной раз перевернулось, случилось, и она стала исчезать, избегать, наконец он добился правды, и она честно все рассказала: что в жизни у нее появился человек, много старше, ее учитель, замечательный ученый и педагог, назвала имя, оно Леве ничего не говорило, ну и не надо, потом все узнаешь, потом поймешь, было холодно, она попрощалась торопливо и быстро пошла к метро…

Чуть ли не со скандалом он добился того, чтобы приехать еще раз к ней в Чертаново, чтобы что-то сказать, что-то объяснить и понять самому, как же так, так резко, так быстро, так не бывает, так не может быть, дурацкие разговоры прервались поцелуем, потом новым, и он, неожиданно для себя, довольно грубо повалил ее на спину, она помолчала, посмотрела и тихо сказала:

– Ну хорошо. Хорошо. Свет выключи.

Она попросила его не торопиться. Но он торопился.

Он торопился, потому что боялся расплакаться – прямо здесь, в постели, на ней.

* * *

Ну а психодрама продолжалась.

За год в клубе образовалось довольно много новых членов, например, Лева притащил туда своего друга Саню Рабина, из шестой больницы. Правда, между этими «новенькими» и «старенькими» существовал определенный конфликт интересов.

– Понимаешь, какая вещь, – говорил ему Саня, когда они возвращались домой, – мы с тобой по-разному смотрим на эту проблему, потому что ты – «юный психолог», а я не юный психолог, я здесь случайно, в общем-то, оказался, просто мимо шел.

Лева заводился с пол-оборота и начинал чуть ли не орать, что это уже полное хамство, и при чем тут «юный», и при чем тут вообще все вот это, если психодрама вещь совершенно универсальная, и к психологии, особенно советской, и к психиатрии тем более, она имеет отношение такое же, как, предположим, ручка имеет отношение к Союзу писателей.

– Нет, постой, – говорил Саня Рабин и останавливался у какой-нибудь, предположим, колонны на какой-нибудь, предположим, станции «Маяковская». – Нет, постой, Лева. Ты так не проскакивай эту тему, я тебе все равно не дам ее проскочить. Значит, получается, что Ира Суволгина – не психолог?

– Ира Суволгина – отвечал ему Лева, улыбаясь, – психолог, разумеется. И, наверное, хороший. Но то, чем она занимается, и ты прекрасно это знаешь, не психология. По форме да, а по сути нет. По сути это нечто большее.

– Педагогика, да? – подсовывал ему хитрый Саня Рабин гнилую наживку.

– Педагогика… – задумывался Лева. – Да нет, Саня. Не педагогика. Это революция. Без крови. Без смены общественного строя. Без лозунгов. Приходят люди, и начинается другая жизнь. Они делают другой человеческий материал. Вот и все.

Шум поезда заглушал их слова, и говорить можно было все что угодно. В троллейбусе, например, Лева сказать бы такое постеснялся. Не побоялся, а именно постеснялся.

– Из кого делают, из нас?

– Ну из нас… – неохотно согласился Лева.

– Так в том-то и дело! – вскидывался Саня Рабин. К тому времени он уже приобрел свой фирменный облик, с которым прошел все последующие десятилетия, – маленькая бородка, улыбка, внимательный взгляд, мягкость, обезоруживающая откровенность. – В том-то и дело, Лева! Когда из тебя делают новый человеческий материал, это и называется психология! Психология – такая наука. Там есть свои методы, свои теории, очень интересные, не спорю, ты будешь их изучать, пять лет, тебе все это очень полезно, важно, для тебя это ступень, а я-то тут при чем? Мне-то говорят про другое, что я уже товарищ, соратник, не знаю, сотрудник, что это чуть ли не подпольная деятельность, за которую иногда увольняют, иногда сажают, что я уже в ней, уже внутри, ты понимаешь?

– Ну и что, и мне так говорят, – удивился Лева. – И что?

– А сам ты противоречия не видишь? – не унимался Саня.

– Не вижу. Сначала нас надо чему-то научить, потом мы учим других. Вот когда мы выезжаем на семинары в другие места, мы же действительно уже учим. Мы уже в другой позиции.

– Знаешь, Лева, – разозлился Саня, – я иногда думаю: ты действительно такой лояльный или прикидываешься?

– Прикидываюсь, конечно, – улыбнулся Лева. – На самом деле я просто пофигист.

– Ну-ну, – задумался Саня. – Все мы пофигисты до поры до времени. А у вас с Ирой уже все?

– А у нас с Ирой уже все… – сказал Лева. – И давно. И ты это знаешь. Поэтому моя позиция совершенно чистая и нейтральная: наша цель – помочь человеку.

Наша цель – помочь человеку.

Таков был девиз их клуба. Его, слава богу, не произносили хором, но все-таки Лева иногда мучительно внутренне краснел, когда Ира Суволгина, приезжая на семинар в другие города, тихо и страстно произносила этот текст, глядя в чужие внимательные глаза:

– Ребята, наша цель – помочь человеку. Это девиз нашего клуба «Солярис». И я очень надеюсь, что он станет и вашим девизом. Когда-нибудь…

Семинары по психодраме проходили в школах, институтах, техникумах и иногда даже детских домах, по педагогической или комсомольской линии, Лева не особенно разбирался в этих структурах, но, как правило, для организации семинара требовалась принимающая сторона – то есть такая же Ира, или Вася, или Лена, в каком-нибудь пединституте, тоже увлеченная психодрамой, тоже собиравшая разный народ на эти занятия, прослышавшая о «Солярисе» и загоревшаяся идеей пригласить москвичей.

Смысл всех этих поездок был, конечно, не только в пропаганде нового учения, в распространении психодрамы вширь и вглубь, по просторам нашей Родины, главный смысл был – по мнению Иры – в том, что в этих поездках сам «Солярис» постепенно превращался в крепко спаянную команду единомышленников, смысл был именно во внутреннем росте самого «Соляриса» как ячейки будущего позитивного (или отрытого) общества.