– Да, я вас много раз видел, – подтвердил Тэмуджин, вглядываясь в круглое испещренное темными пятнышками лицо, смутно напоминающее черты покойного Ехэ-Цэрэна. – В последний раз вы были в нашем курене три года назад, на тайлгане обрезания лошадиных грив.

– Да, тогда я ездила на несколько дней в гости к брату, – на мгновение лицо ее передернулось грустью, – и видела его в последний раз. Хорошо было тогда у вас, праздник, веселье…

– Анда ведь тоже был у нас, – снова заговорил Джамуха, перебивая ее и ревниво забирая себе поводья беседы, – помните, прошлым летом мы с отцом ездили сватами за его невестой, к хонгиратам. Но дело тогда было спешное, некогда было нам и посидеть вместе, поговорить.

– Я в те дни был в отъезде, – говорил Ухэр, с возбужденной улыбкой вглядываясь в лицо Тэмуджину, – но слышал о парне, который был у нас проездом и мимоходом забрал с собой нашего старшего брата. Я тогда был сильно удивлен: что это за парень, который смог нашего брата с собой увести, да еще к этим хонгиратам, к которым мы никогда не ездили. Так вот он каков, сын Есугея! И после того я многое слышал о тебе, парень… хорошие слухи идут, все говорят, мол, годами молод, но нутром давно уже взрослый мужчина. И люди гадают: если таков жеребенком, то каким подрастет лончаком? А вот теперь я и сам убеждаюсь: если сейчас смог привести в нашу степь самого кереитского хана, то в будущем, когда вырастешь, сам будешь ханом…

Слова пожилого нойона приятным теплом прошлись по душе.

– Дайте же мне на своего племянника посмотреть, – с улыбкой говорила Хуриган, мать Джамухи, с ласковым изумлением взглядывая на Тэмуджина, – мой двоюродный брат Есугей рано ушел из этого мира, зато сына оставил как две капли похожего на себя… Что же ты даже тарелку перед гостем не поставил! – укорила она своего сына и стала накладывать в чашу вареную сметану. – Голодный с дороги, он ведь даже и не поел за разговором.

Джамуха, услыхав за стеной голоса, вдруг вскочил, метнулся к двери, выглянул и позвал кого-то. Вошли двое подростков лет десяти-одиннадцати. Глядя на Тэмуджина, они почтительно поклонились.

– Вот мои младшие братья, Тайчар и Тэхэ, хочу их показать тебе. А вам я скажу, – повелительно говорил он братьям, – это мой анда, мой самый близкий друг, я за него без раздумий пойду на смерть и вам велю то же. Зимой и летом, в снег и дождь вы должны быть готовы прийти к нему по первому зову и выполнить все, что он вам прикажет. Поняли?

– Поняли, – с радостными улыбками взирая на Тэмуджина, отвечали те.

– Ну, выпьем за нашу великую дружбу, – Джамуха, схватив кувшин с архи, расплескивая на стол, разливал по чашам. – Пусть наша дружба будет вечной и нерушимой!

Джамуха, видно, был пьян и без вина – расчувствовался от великого счастья, нежданно выпавшего на него. Порывистый смех и несдержанные слова его выдавали в нем безумную радость, бурлящую, словно река в весеннее половодье и не находящую выхода. Родные понимающе смотрели на него, давая ему выплеснуть избыток чувств. Мать Хуриган и дядя Ухэр не забывали о госте, старательно угощали, подкладывали ему мягкие и жирные куски, занимали веселыми разговорами. Тэмуджин, видя их приветливые и радостные взгляды, чувствовал себя легко, как среди своих, улыбался всем в ответ.

Спать Тэмуджина и Джамуху уложили вместе, на одной постели. Хуриган-эжи укрыла их одним одеялом – в знак того, что они как родные братья.

На второй день перед полуднем все нойоны южных родов съехались в курень Ухэра. Ни один не посмел ослушаться могущественного хана, даже тысячники Есугея прибыли все до одного вместе с Мэнлигом.

На зените солнца, в объявленное Ухэром время, нойоны, собравшись вместе где-то за куренем, толпой завалили в бывшую ставку джадаранов. Разномастные бегунцы под ними, вскачь покрывшие далекие расстояния со всех концов долины, пошатывались от усталости.

Нойоны пристально оглядывали курень, примечая, как быстро захирела бывшая ставка джадаранского властителя. Еще недавно большой и многолюдный, курень теперь выглядел жалко: всего около сотни с лишним тесно прижавшихся друг к другу юрт стояло на прежнем месте. Однако присутствие здесь кереитского хана придавало этому месту неизмеримо важное значение по сравнению даже с тем временем, когда был жив Хара Хадан, и заставляло нойонов придавленно вжимать головы в плечи. Пораженные столь замысловатым поворотом в запутанной их жизни, они теперь опасливо гадали, что ждет их впереди.

Большая юрта Хара Хадана была расширена на несколько стен и, когда прибывших нойонов пригласили вовнутрь, в ней свободно разместилось больше полусотни человек. Скромно притихнув, не смея нарушить тишину, они сидели плечом к плечу, выжидающе глядя на хоймор.

Хан Тогорил на этот раз посадил рядом с собой Джамуху и без долгого вступления начал совет. Сурово оглядывая джадаранских нойонов, рассевшихся вдоль восточной стены, он начал свою речь:

– Первое слово свое я обращаю к братьям покойного Хара Хадана. Я указываю им, что они допустили ошибку, разделив владение своего брата. Я говорю им: улус вашего брата должен быть сохранен – для вашего же блага и спасения, а без этого вы будете похожи на щенят, потерявших свое логово, а после и совсем пропадете. У Хара Хадана остался наследник, ваш племянник, и вы должны вернуть ему все до последнего, что взяли, и сами должны подчиниться ему, как до этого подчинялись его отцу. А чтобы у вас не осталось сомнений в том, что сын Хара Хадана может стать вашим нойоном, я, хан племени кереит, перед всеми вами объявляю его своим младшим братом.

Он придвинул к себе налитую дополна чашу молока на столе, вынул нож и надрезал свой большой палец на левой руке. Кровь с ханской руки струйкой пролилась в молоко, вслед за ним то же сделал Джамуха, и они на глазах у нойонов распили чашу – сначала Тогорил, затем Джамуха.

Керуленские нойоны, пораженные невиданным до сих пор снисхождением могущественного хана и молниеносным возвышением молодого юноши, еще недавно на их глазах ограбленного и брошенного в беспомощном положении, сидели в безмолвии, отовсюду устремив взгляды на хоймор, где сейчас исполнялся обряд кровного братания.

– Ну, вот, вы все видели, – обматывая услужливо поданным Ухэром шерстяным лоскутом окровавленный палец, провозгласил Тогорил, – Джамуха теперь стал моим младшим братом и никто из его сородичей, как бы ни был знатен в своем племени, не может сказать, что ему зазорно быть в подчинении у младшего брата кереитского хана. Надеюсь, всем вам, джадаранским нойонам, достаточно моего имени, чтобы повиноваться вашему новому вождю. Если кому-то недостаточно и этого, пусть сразу выскажется мне в лицо, а то придется мне потом возвращаться в такую даль, тогда уж я не прощу ослушания.

Желающих противиться хану среди них что-то не нашлось. Хя-нойон и Бату-Мунхэ, предводители в дележе улуса Хара Хадана, молчали, послушно склонив головы, виновато застыв взглядами.

Остальные керуленские нойоны, уразумев, куда клонится чаша весов и как ложится новый расклад сил в степи, закивали, многозначительно переглядываясь между собой. Склоняясь друг к другу, они перешептывались, наскоро совещаясь между собой. От них тут же выступил Дэй Сэсэн.