Жалкий тип, – весомо произнес внутренний голос, – ну и трус! Ты не стоишь даже тени этой женщины! Иди домой и ляг… пора начать жить по-человечески!

Она остановилась у ресторана «Васахоф» и зашла купить сигарет. Этот ресторан… когда-то здесь разыгрывался символический пролог их любви, за тарелкой с омаром и устрицами и бутылкой шампанского (Альфред Гратьен, Брют Миллесме 1997, 1200 крон за бутылку)… А здесь, под дождем, качество жизни все ухудшалось. В это время года у него всегда появлялась мысль – не эмигрировать ли куда-нибудь в теплые края? Но сейчас эта тяга была заметно слабее, чем обычно: ни мокрые носки, ни все ухудшающееся настроение, ни сгущающаяся над городом тьма – все это было неважно по сравнению с женщиной, вышедшей из ресторана с сигаретой «Мальборо» в углу рта и без малейших сомнений, чуть ли не прыжками, изящными, впрочем, как у газели, взявшей курс на Уденплан. Ради Сесилии, подумал Иоаким, он согласился бы и на еще более мерзкий климат, на еще более непроглядную тьму, еще более пронизывающий ветер… он согласился бы на жизнь у еще более холодного моря, лишь бы чувствовать ее тело рядом со своим.

Они миновали рощу у Обсерватории и Высшую торговую школу. Дождь все усиливался. Мрачные пешеходы горбились под зонтиками, обмениваясь мертвыми взглядами в свете уличных фонарей.

Как же ты мог так низко пасть, это просто невероятно… ты не можешь даже набраться мужества и посмотреть ей в глаза… вместо этого ты тащишься за ней, как третьеразрядный сталкер… просто блевать хочется.

Но на этот раз внутренний голос, подавляемый неукротимым либидо и осознанием важности предприятия, звучал не так уверенно, как обычно. Вся энергия Иоакима уходила на то, чтобы не быть обнаруженным. Он прятался за случайными прохожими, следил за сигналами светофоров и огибал гигантские лужи… и проклинал себя, что не догадался взять дождевик или хотя бы непромокаемые башмаки. На невидимом поводке он следовал за своей судьбой… а судьба его шла и шла впереди, на первый взгляд без всякой разумной цели и перспективы. За недостатком драматизма в погоне мысли скользили по обледенелым скатам сознания… вот сейчас он вспомнил про дом на Готланде.

Что там происходит? Экзотический фильм в экзотическом месте? Что бы это могло значить на новоязе Андерса Сервина?

До самого последнего времени он был уверен, что там снимается какое-то документальное мыло. Скорее всего, с эротическим подтекстом. На это указывало все… почти все… во всяком случае, не так уж мало. Кинокомпания «Роллер Коустер фильм» работала в его доме уже десять дней, и если он правильно понял, сейчас они доснимали недостающие кадры. То же самое говорил неделю назад и Андерс Сервин, когда Иоаким пытался выжать из него хоть какую-то информацию в связи с вручением очень уместного чека на двадцать тысяч крон.

– Расслабься, Йокке, – сказал Андерс, – речь идет о профессионалах. Я не знаю точно, чем они там занимаются, но беспокоиться не о чем. Какой-то реалити-эксперимент – я так думаю. Вот-вот закончат. У тебя же нет там соседей? Или как?

Иоаким так и не понял, какое отношение имеет ко всему этому наличие или отсутствие соседей, но при его хроническом безденежье в сочетании с желанием жить, как директор «Скандии», двадцать тысяч были весьма и весьма желанны. Поэтому он и не стал продолжать расспросы, а подписал путано сформулированный контракт, дававший кинокомпании «Роллер Коустер фильм» право без всяких условий и без помех использовать его дом для интерьерных и экстерьерных съемок четыре недели в ноябре, а если понадобится, еще одну неделю в любое время. Название компании прожевывалось с трудом, и Иоаким воздержался от поисков загадочной киностудии в «Google»… скорее всего, по причинам, тесно связанным с его давно уже ставшей притчей во языцех двойной моралью.

– So what, – сказал он вслух самому себе, когда Сесилия свернула на Кунгсгатан и направилась к Стуреплану. – Можете снимать что хотите, эротику-хренотику, какое мне дело? Только сделайте перерыв на приезд моей чопорной сестрицы, вот и все…

Оказывается, конечной целью вечерней прогулки был ресторан «Риш» на Биргер Ярлсгатан, и в связи с этим возникли новые проблемы. Дело в том, что в «Риш» работал один из его кредиторов, бармен, чье имя растворилось в алкогольном тумане. За полгода до описываемых событий тот допустил ошибку, позволив некоему Йокке Кунцельманну развлекаться в соответствии со своими гедонистическими наклонностями.

Перед входом стояла мрачная, пропитанная уксусом обманутых надежд очередь метров в двадцать. Сесилия, подгоняемая ветерком собственного совершенства, обошла очередь, как будто ее и не было, а Иоакима одолели сомнения. Еще несколько месяцев назад он сам пользовался привилегиями по части очередей, но неоплаченный счет на две тысячи крон… такие слухи бегут на десять километров впереди задолжавшего, распространяясь от барменов к вышибалам и обратно. Он остановился. Надо было что-то придумать.

Два волкодава в униформе у входа перебрасывались короткими фразами. Они игнорировали его с хладнокровием дипломированных палачей.

Ну придумай же что-нибудь, – сказал внутренний голос. – Прояви инициативу. Предложи им соплю пожевать. Заболтай их до обморока!

– Йокке, старичок, что ты тут делаешь? – воскликнул голос у него за спиной. Он обомлел.

Второй раз за короткий срок Провидение послало ему Андерса Сервина.

– Мне повезло, что ты появился, – сказал Иоаким. – У меня есть одно дело там, в ресторане… причем неотложное. У тебя же везде связи… помоги мне пройти.

Андерс был в сопровождении двоих парней, словно вырезанных из еженедельника «Дела недели»: темные костюмы от Армани, ботинки «Черч».

– О боже, Йокке, у тебя такой вид, словно ты продал масло, а деньги потерял. Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось… Мне просто нужна помощь… я должен пройти внутрь. Ты тоже сюда?

– Вообще-то мы собирались пропустить по рюмочке в «Стурехоф», но… жизнь стала бы скучной, если бы планы не менялись. Ты что, в самом деле собирался встать в очередь? В такую погоду это вредно для здоровья…

– Рабская христианская мораль, ну ты знаешь, об этом Ницше много написал, – выдавил из себя Иоаким, глядя на вышибал – похоже, они его узнали… хорошая это новость или плохая, определить пока не удавалось. – Эта мораль въелась в наши провинциальные души довольно прочно…

– Ха-ха-ха! – засмеялся Андерс, похоже, что искренне. – На такое только Йокке Кунцельманн и способен! Рабская христианская мораль! Ницше! Провинциальные души! Откуда ты все это берешь?

Есть люди, перед которыми ты почему-то все время в долгу, подумал Иоаким, когда вышибалы пропустили компанию в ресторан… придется отблагодарить их в следующей жизни. Он двигался в кильватере Андерса и его приятелей в прикиде от Армани. Эти люди знают, чего хотят, подумал он, три авантюриста, они не боятся рисков, они прутся вперед, направо и налево обмениваясь приветствиями с другими миллионерами. Впрочем, его очень устраивала возможность затесаться между ними и спрятаться в их тени. Он не собирался подходить к Сесилии прежде, чем подготовит небольшую лекцию… И, навострив все пять чувств, слегка пригибаясь, с поднятым воротником, как эксгибиционист, убегающий от возмущенной толпы, он прошел незамеченным до дальнего столика и сел на место, где мог бы прятаться за абажуром настольной лампы, пока официанты приводят в порядок столик. Великолепный обзор, решил он, осмотревшись. Он видит всех, а его никто. Раньше или позже Сесилия подойдет к бару, и тут-то и произойдет случайная встреча… Вопрос только в том – что делать дальше?