— Вы похожи на снеговика, — усмехнулся Ревин.

— Идите к дьяволу! — прогудел Вортош. — Пусть я смешон, но, по крайней мере, ощущаю себя человеком!

— А дай-ка и я попробую! — решился хозяин и одел чугунок. Признал, спустя минуту; – А так и правда спокойнее, гляди-ка!..

— Полагаю, железо отражает гипнотические волны, — предположил Вортош. — Вот только неудобно конечно… Но можно будет изготовить что-то вроде шлемов!..

— У меня есть решение логического толка. Позволите? — Ревин стащил с напарника ведро, повертел в руках и водрузил на голову навьи, не обращая внимания на отчаянное шипение.

— Ха-ха! — Вортош зааплодировал. — Браво, господин полковник! Вынужден признать, что армия все-таки много потеряла в вашем лице!

До Гнилой балки или просто Гнилухи, как ее называли хуторские, было рукой подать. Правда, это если идти напрямую. Но напрямую туда никто не ходил. Туда вообще никто не ходил. Лежала на месте том какая-то нехорошая печать. Коли шли за ягодой, обходили балку с широким запасом. Огибал Гнилуху и зверь, облетали стороной птицы. Даже теперь, когда болотину сковал морозец, прогулки вне проверенных, обозначенных вешками троп рискнули обернуться бедой. Сквозь снег проступали огромные коричневые пятна незамерзшей трясины. Казалось, провались туда – и тонуть станешь век, пока не опустишься до центра земли. Спеленатую навью господа оставили под присмотром Евлампия Ивановича, насилу уговорив того пару часов посторожить существо в одиночку, а сами прочно вознамерились до отъезда взглянуть на гиблое место, что поминал Сутока. Из местных проводником вызвался обходчик Седой. Не то, что вызвался конечно, а отнекивался не так рьяно, как остальные. Был обходчик неопределенного возраста, головой бел, как древний старик, и извечно пьян. Хуторяне не могли сказать, когда последний раз видывали Седого тверезым. Ступал тот уверенной поступью моряка, покачиваясь, в силу состояния своего, но не падая, и, несмотря на короткий, аккурат в расстояние между шпалами шаг, удивительно споро. Останавливался то и дело, поджидая буксующих в целине господ.

— А что же, — запыхавшись, расспрашивал Вортош, — не страшно по путям-то одному ходить?

— Страшно. Чего ж не страшно? А только ничего не поделаешь, надо! — голосом Седой говорил бесцветным и каким-то обреченным. — Где костыль вылез, где гайка отвернулась… От так…

— А особенного ничего не приключалось, необычного?

— Особенного? Не! — Седой помотал головой. — Особенного-то в работе моей нету… Тупаешь себе, столбы считаешь… Когда споешь, что б веселее… Когда навья зарядит следом, жжет затылок…

— И как же ты тогда?

— Как-как… А никак!.. Я завсегда бутылочку с собой беру. Глотнешь – и легше.

А ходить слабы они. Пару верст протащится, да и отстанет. А коли ближе подползти надумает, я ведь и ключом отмахнуть могу… От так… Да они и знают меня уже… Не донимают… Надоело, видать… Господа только и переглянулись.

— Вот она, Гнилуха эта… В подтверждение своих слов Седой извлек из-за пазухи штоф, приложился, отер губы рукавом. Вортош в недоумении поигрывал извлеченным на всякий случай браунингом и разочарованно оглядывался, пытаясь за что-нибудь зацепиться взглядом. Низина, как низина, пройдешь – не заметишь, все тот же березовый трухляк без верхушек, запорошенный кочкарник, прутья сухой пижмы, кусты лозняка. Место мало походило на возможное логово: прятаться здесь было решительно негде.

— Может, наплел все Сутока этот? — предположил Вортош.

— Может, и наплел, — Седой спорить не стал.

— Идите сюда! — позвал Ревин, ковыряя что-то носком сапога. — Глядите! Из-под снега показалась тряпица, в коей при ближайшем рассмотрении угадывался синий китель, который носят путейские чиновники. Сохранились и форменные пуговицы с перекрещенными молоточками.

— Эге, — протянул Вортош. — Вот он где отыскался…

Здесь стоило лишь копнуть и на свет полезли находки одна другой хуже. Все пространство вокруг усеяли человеческие останки. Сосчитать души, нашедшие тут последнее пристанище, возможным не представлялось, да господа и не старались.

Наскоро запечатлев отвратительный могильник на фотопластинку, поспешили покинуть злосчастное место. Седой молчал. Изредка тревожно оглядывался и вздыхал. Наконец решился и приговорил вскользь, будто бы невзначай:

— Эхма!.. Что же с нами станет-то?..

— Ничего не станет с вами! — отрезал Вортош. — Жить будете! Детей растить! А тварей этих мы всех изловим до единой! Слышишь?

— Добро бы, коли так… Да только как ты их изловишь?..

Вортош усмехнулся, подмигнул Ревину.

— А не желаешь, мил человек, в гости зайти, чайку попить?

— Чайку-то можно, отчего ж, — Седой пожал плечами. — Особенно, ежели не пустого…

— Не пустого, — заверил Вортош. Хата стояла открытой. Незапертая дверь поскрипывала на петлях, позволяя ветру разгуливать в сенях. Памятуя о привычке хозяина затворять засов по поводу и без, господа бросились в горницу, почуяв неладное. И застыли, безвольно опустив руки… Евлампий Иванович висел головой в петле на потолочной балке. Поодаль лежало смятое ведро. Навьи нигде не было. Седой протолкался вперед:

— Эхма!.. На ремне удавился, — стащил шапку, перекрестился размашисто и выдохнул: – Попивали чайку… От так…

Вортош мерил шагами горницу, от злости и от бессилия молча скрежетал зубами. Оттого что дважды проворонили редкую удачу, одолевала его невыразимая словами досада. А оттого что не уберегли Евлампия Ивановича, подступала к горлу обида и горечь.

— Вортош, сядьте! — не выдержал Ревин. — Что проку метаться, как тигр в клетке?

— Я покажу!.. Я покажу этому отродью!.. Я сюда пехотный полк!.. И мелкой гребенкой все округу!.. Болота через чайное ситечко!..

Ревин укоризненно покачал головой.

— Любезный Вортош! При всем уважении, не могу все же не отметить вашу излишнюю эмоциональность. Двигать полки – не наш метод…

— Предложите ваш метод! Предложите хоть что-нибудь! Какого черта, вообще, вы мне делаете замечания?..

— Хорошо, — Ревин примирительно поднял руки. — Давайте воспользуемся способностью, данной нам Всевышним, — извлекать знания из уже имеющихся…

— Давайте! — Вортош уселся напротив и демонстративно закинул ногу на ногу.

— Соберем воедино известные факты. Навьи – не существа сверхъестественного толка. Это животные из плоти и крови, как и мы. Пусть и обладающие чрезвычайно мощным гипнотическим воздействием. Согласны?

— Возможно, — Вортош дернул плечом.

— Более того, это теплокровные животные. И то обстоятельство, что навьи носят человеческую одежду…

— Объясняется тем, что они мерзнут, — закончил Вортош. — Дальше что?

— Да! Им холодно! Стало быть, жить на голом снегу они не могут. Им нужно логово. Где можно согреться, поспать, спрятаться, наконец.