– И Лориус Нэриум был таким?

– Да, и он тоже.

Патроклос замолчал, задумавшись о чём-то своём. Странный мир, в котором они оказались, жил, вращаясь по ему одному известной орбите – крошечное тёплое пространство посреди огромного холода, крошечный день посреди огромной ночи. Мимо, неся в руках два высоких стакана, наполненных фосфоресцирующим питьём, прошла смуглая девушка в полупрозрачной золотистой юбке с коралловой каймой. Босые ноги с браслетами на щиколотках поднимали лёгкие фонтанчики песка. Вдали закатилась заливистым лаем чья-то собака.

Колпаки оранжерей обрабатывали специальным составом, чтобы они не запотевали от разности температур. Поэтому иллюзия их отсутствия поддерживалась довольно правдоподобно. Казалось, над головой открытое небо.

– Иногда, Йон, я жалею, что мастер Шэн мне не отец, – нарушил тишину Патроклос. – Может, мог бы им быть… Но, конечно, я не спрашивал Симону, было ли у них раньше что-то кроме дружбы. – Он в очередной раз медленно высыпал песок из горсти и покачал головой. – Нет, не слушай меня, я болтаю ерунду. На самом деле хорошо, что он мне именно учитель. С неродным по крови проще обо всём говорить.

Домой ребята возвращались все вместе. По дороге Роза-Мария спросила Патроклоса, как продвигаются дела с его четвёртым альбомом. Но тот только отмахнулся:

– Не сочиняется что-то в последнее время.

Йонне вспомнил: недавно Патроклос жаловался, что музыка для новой работы получается слишком тоскливой и тёмной, а ему этого совсем не хочется. И не удаётся выразить чего-то важного, главного… «Всё равно что решил написать про море, а выходит про стакан чая» – так он это объяснил.

– Тебе всё-таки нужно выступить на живом концерте. – Роза-Мария уже не в первый раз говорила ему об этом. – Зря отказываешься от предложений. Тут, например, в Форине, ни в одном клубе не станут допытываться, психолог ты, или ещё кто.

Он глянул на неё с сомнением:

– Не знаю, Роза, решусь ли я когда-нибудь играть перед зрителями.

– Твою музыку слушают, она важна для многих людей. Они были бы рады побывать на концерте.

– Наверное, я ужасный трус…

За окнами автобуса мелькали сцены круглосуточного спектакля форинской жизни. У ног Йонне тревожно сопел и тявкал похожий на маленькую химеру французский бульдог, которого держала на поводке толстая дама в смешной шляпе с цветами. Почему-то собаки сегодня беспокойно себя ведут… Может, из-за луны, которая нет-нет да и покажется из-за туч?

Танцовщица, окутанная золотистой дымкой, кружится, взмахивает руками-крыльями, вызывая песчаную бурю, и звенят, звенят браслеты из хрусталя и серебра… Завораживающе прекрасный голос делает неразличимыми печаль и радость. Кто-то видит кого-то в толпе. Что-то начинается, что-то заканчивается. Это – чудо. Тёплый песок согревает тело. И до звёзд, до подмигивающего лунного глаза можно дотронуться – протяни руку, нет никакого купола над головой. И…

Ганс встряхнул Йонне за плечо, тот вздрогнул и открыл глаза.

– Выходить пора, соня.

Неужели задремал? А ведь, вроде, и спать не хотелось…

Дома, поднимаясь по лестнице на свой этаж, Силвер едва не столкнулся с мастером Шэном.

– Понравился концерт? – как ни в чём не бывало осведомился психолог.

– Ага, – выдохнул Йонне.

– Ну а вообще ты как?..

– Да нормально… – Силвер кашлянул. – Мне бы вот… перед мастером Дамо извиниться.

– Считай, уже извинился. А хочешь, сходи к нему завтра.

– Схожу.

* * *

После дня рождения Ганс и Йонне под руки дотащили Патроклоса до его квартиры. Силвер изо всех сил старался идти ровно и не подавать виду, что ушибленная нога разболелась ещё сильнее.

Отперев дверь, в темноте чуть не наступили на Юки, кошку Патроклоса, но та успела вовремя отскочить в сторону. Ганс включил свет, и они с Силвером благополучно уложили своего друга отсыпаться.

Это ещё ничего. Сегодня он хотя бы не порывался забраться на стол и произнести речь, и не лез купаться в пруд, чтобы на следующий день свалиться с бронхитом. Бывало и такое.

* * *

Дождевая беседка была одним из любимых мест Шэна в парке. Особенно часто он приходил сюда по утрам. Своё название этот павильончик получил из-за особого устройства водостока. Крышу с изогнутыми краями поддерживали тонкие резные столбики, и между ними во время дождя падало множество тонких струй, образуя полупрозрачную серебристую завесу.

По возможности в часы уединения мастера старались не тревожить. На этот раз Энэ Симона тоже не хотела нарушать его покой, но пришлось.

Шэн неподвижно сидел на циновке, выпрямив спину, скрестив ноги и сложив ладони «чашей». Симона знала, что сейчас мир для него – пустота, пронизанная сияющими дождевыми каплями, бриллиантовый полёт каждой из которых стремителен и бесконечен. Всё существует благодаря условиям, ничто не обладает независимым бытием. Но нужно было позвать его, и она позвала, хотя вслух не произнесла ни слова.

– Энэ? – откликнулся он. – С Хейлин снова проблемы?

– Да. Опять перестала разговаривать и отказывается от еды. Чем могли, мы пытались ей помочь. Но всё слишком серьёзно, Фрэнк.

Они вместе покинули беседку и направились к небольшому двухэтажному зданию между Зелёным и Солнечным домами. Там обычно селили людей, которых привозила Симона.

– Как остальные четверо? – спросил Шэн.

– Неплохо. Им нужен хороший уход и отдых. А вот Хейлин… Трудно даже представить, что она пережила. И это – в «благополучном» регионе. – Симона недобро усмехнулась. – Благополучие означает в основном отсутствие ночных бомбёжек и холерных эпидемий. Очередной князёк, бывший террорист, более-менее укрепился у власти…

Пару часов спустя они встретились в Кристальном зале.

– Ну как? – вопросительно взглянула на Шэна Симона.

Мастер сел в кресло около окна.

– Всё будет нормально… со временем.

Энэ кивнула – его словам или каким-то своим мыслям. Её плечи шевельнулись под глухой чёрной одеждой, словно откуда-то подул сквозняк и заставил поёжиться.

– Пять человек… Пять человек, когда там тысячи! Иногда мне кажется, мы просто ничего не делаем. Так мало… чертовски мало!

Симона широкими шагами заходила по комнате.

– Ты всё такая же, как прежде, – улыбнулся Шэн. – Вечно рвёшься в бой.

– Не много от этого толку. Бывает… начинаешь видеть какой-то тупик.

– Нет, – покачал он головой. – Это проходит. Должно проходить.

Резкие черты лица Энэ вдруг смягчились. Из них исчезло напряжённое выражение – точно у пленника, всей душой стремящегося на свободу.

– Ты тоже прежний, Фрэнк, – сказала она. – Всегда умел больше, чем я. Умел ждать.