«Ты веришь в играющего в кости Бога, а я — в полную закономерность в мире объективно сущего» (из письма Эйнштейна Нильсу Бору от 7 ноября 1947).

Слово «Бог» для меня — всего лишь проявление и продукт человеческих слабостей, а Библия — свод почтенных, но всё же примитивных легенд, которые, тем не менее, являются довольно ребяческими. Никакая, даже самая изощрённая, интерпретация не сможет это (для меня) изменить.

Я никогда не приписывал Природе никакой цели, преднамеренного стремления или чего-либо, чему можно дать антропоморфическое толкование. Природа — величественное здание, которое мы в состоянии постичь очень неполно, и которое возбуждает в душе мыслящего человека чувство скромного смирения. Это поистине благоговейное чувство с мистицизмом ничего общего не имеет.

На ранних этапах духовной эволюции человечества человеческая фантазия создала по образу и подобию человека богов, которые, действуя по своей воле, должны были определять мир явлений или, во всяком случае, повлиять на него. Люди считали, что можно изменить предначертания богов в свою пользу посредством магии или молитвы.

Идея Бога, как её подаёт религия, в настоящее время является сублимацией этой старой концепции богов. Её антропоморфный характер вытекает, например, из того факта, что человек обращается к божеству в молитве и просит его о выполнении своих желаний…

В своей борьбе за этическое добро учителя от религии должны иметь мужество отказаться от доктрины Бога как личности, то есть отказаться от этого источника страха и надежды, который в прошлом дал такую всеобъемлющую власть в руки служителей церкви. В своих работах они должны будут посвятить себя тем силам, которые способны культивировать Божественность, Истину и Красоту в самом человечестве.

Я не верю в Бога, который награждает и карает, в Бога, цели которого слеплены с наших человеческих целей. Я не верю в бессмертие души, хотя слабые умы, одержимые страхом или нелепым эгоизмом, находят себе пристанище в такой вере.

Этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании, и общественных связях. Никакой религиозной основы для этого не требуется.

Человек — это часть целого, которое мы называем Вселенной, часть, ограниченная во времени и в пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отдельное от всего остального мира, что является своего рода оптическим обманом. Эта иллюзия стала темницей для нас, ограничивающей нас миром собственных желаний и привязанностью к узкому кругу близких нам людей. Наша задача — освободиться из этой тюрьмы, расширив сферу своего участия до всякого живого существа, до целого мира, во всем его великолепии. Никто не сможет выполнить такую задачу до конца, но уже сами попытки достичь этой цели являются частью освобождения и основанием для внутренней уверенности.

Вечная загадка мира — это его познаваемость… Сам факт этой познаваемости представляется чудом.

Воображение важнее, чем знания. Знания ограничены, тогда как воображение охватывает целый мир, стимулируя прогресс, порождая эволюцию.

Всё следует упрощать до тех пор, пока это возможно, но не более того.

Вы действительно считаете, что Луна существует, только когда вы на неё смотрите?

Достоевский даёт мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс.

Единственное, чему научила меня моя долгая жизнь — что вся наша наука перед лицом реальности выглядит примитивно и по-детски наивно; и всё же это самое ценное, что у нас есть.

Если вы хотите вести счастливую жизнь, вы должны быть привязаны к цели, а не к людям или к вещам.

Если люди хороши только из-за боязни наказания и желания награды, то мы действительно жалкие создания.

Здравый смысл — это сумма предубеждений, приобретённых до восемнадцатилетнего возраста.

Идеалами, освещавшими мой путь и сообщавшими мне смелость и мужество, были добро, красота и истина.

Как много мы знаем, и как мало мы понимаем!

Морскую болезнь вызывают у меня люди, а не море. Но, боюсь, наука ещё не нашла лекарства от этого недуга.

Национализм — детская болезнь. Это корь человечества.

Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчёт Вселенной я не вполне уверен.

Сумасшедший я или все вокруг меня?

Наше положение на Земле поистине удивительно. Каждый появляется на ней на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым удаётся цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живём для других людей — и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье.

Не стоит обожествлять интеллект. У него есть могучие мускулы, но нет лица.

Непросто сказать, в чём заключается истина, но ложь очень часто легко распознать.

Процесс научных открытий — это, в сущности, непрерывное бегство от чудес.

Совершенные средства при неясных целях — характерный признак нашего времени.

Тот, кто довольно марширует под музыку в строю, уже заслужил мое презрение. Мозгом он был наделен по ошибке, ему вполне было бы достаточно и спинного мозга. С этим позором цивилизации должно быть покончено.

Героизм по команде, бессмысленная жестокость и омерзительная бессмысленность, называющаяся патриотизмом — как сильно я ненавижу все это, какой низкой и подлой является война! Я предпочел бы быть разорванным на куски, чем быть частью этого грязного действа. Я убежден, что убийство под предлогом войны не перестает быть убийством.

Я не знаю, каким оружием будет вестись Третья мировая война, но в Четвёртой будут использоваться камни!

Я действительно считаю, что чрезмерный акцент на сугубо интеллектуальную позицию в нашем образовании, часто целиком направленном на практику и факты, непосредственно привёл к обесцениванию этических ценностей. Я не так много думаю об опасностях, которые технический прогресс непосредственно предъявляет человечеству, таких как удушение совместных размышлений «материально-фактической» привычкой мыслить, которая пролегла убийственным морозом между человеческими взаимоотношениями.

Страшная дилемма мировой политической ситуации имеет много общего с этим греховным упущением со стороны нашей цивилизации. Без «этической культуры» нет никакого спасения для человечества.

Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно надо заплатить.

Я хочу быть кремированным, чтобы люди не приходили поклоняться моим костям.