Прекрати, сказала она себе. Они хотят, чтобы я этим занималась. Энн сняла бигуди и расчесала волосы. Она знала, что через три часа на голове все будет как прежде.

На следующий день Энн изложила Джецке свою новую теоретическую проблему. Джецке тоже училась на факультете градостроительства. Она была из Голландии: она помнила, как бегала по разрушенным улицам, выклянчивая мелочь сначала у немецких солдат, позднее — у американских. Американцы были добрые и всегда давали ей шоколадку, а то и две.

— Вот так учишься о себе заботиться, — говорила Джецке. — Тогда это было просто, но в детстве все просто. Мы были все такие, все нищие. — Энн уважала мнение Джецке, ведь у нее было тяжелое детство (вырасти в доме по соседству с бензоколонкой — ничто по сравнению с нацистами). И Джецке хотя бы слышала, что существует такая страна — Канада. В Голландии похоронено много канадских солдат. Энн хоть смутно чему-то принадлежала, ей это было важно. У нее не имелось национального костюма, но, по крайней мере, были эти мертвые герои, она с ними связана, пусть и слабо.

— Вот, допустим, мы строим… — сказала она Джецке. Они шли вдвоем под ее зонтиком в библиотеку. — Ну, какую-то часть можно перестроить, но что делать с оставшейся частью?

— Города? — спросила Джецке.

— Нет, — ответила Энн, поколебавшись. — Наверное, мира.

Джецке засмеялась. У Джецке была типичная, как считала Энн, голландская улыбка — ровные белые зубы, и большой кусок жвачки во рту.

— Я и не знала, что ты социалистка, — сказала Джецке.

У нее были крепки румяные щеки — как на рекламе сыра.

— Я не социалистка, — сказала Энн. — Но мне кажется, что нам нужно мыслить глобально.

Джецке снова рассмеялась:

— А ты знаешь, что в некоторых странах требуется официальное разрешение, чтобы переехать из одного города в другой?

Энн это совсем не понравилось.

— Таким образом контролируется поток населения, — сказала Джецке. — Без этого никакого тебе градостроительства.

— Я в ужасе, — сказала Энн.

— Еще бы, — довольно язвительно сказала Джецке.

Вы не испытали это на своей шкуре. Вы тут все слабаки, вам всё вынь да положь. Ты думаешь, что есть свобода выбора. Но к этому придет весь мир. Вот увидишь. — Потом Джецке начала подтрунивать над клеенчатой косынкой Энн. Джецке никогда не носила головных уборов.

Энн спроектировала торговый комплекс, со стеклянной крышей, с кадками растений, а акведук выкинула. И получила “отлично”.

В конце марта Энн, Джецке и другие студенты побывали на лекции Бакминстера Фуллера.[38]После этого все отправились в паб на площади и выпили по паре кружек пива. Энн ушла вместе с Джецке около одиннадцати: они прошлись пару кварталов, а потом Джецке свернула на свою улицу, к старому красивому дому с цветными стеклами на окнах. Энн пошла дальше, стараясь держаться освещенных мест. Она устало шагала, держа под мышкой сумку; в руке наготове сложенный зонтик. В кои-то веки нет дождя.

Уже дома на лестнице она почувствовала какую-то перемену. Наверху, точно. Просто чудеса какие-то: из комнаты соседа раздавалась странная музыка — тонко выводила мелодию флейта поверх барабанов, и еще топот, и голоса. Похоже, сосед позвал гостей. Молодец, подумала Энн. Хоть на что-то способен. Целый час Энн читала у себя в комнате.

Но шумели все сильнее. В ванной кого-то стошнило. Как бы чего не случилось. Энн убедилась, что ее дверь заперта; вытащила из буфета у плиты бутылку хереса, налила. Потом выключила свет и села, прислонившись спиной к двери: она сидела так, попивая херес, в тусклом синем свете вывески похоронного бюро. Бесполезно ложиться спать: даже беруши не помогут.

Музыка и топот становились громче. Затем снизу задолбили в потолок, а потом крик, резонирующий через воздуховод в комнате Энн: “Я сейчас вызову полицию, вы слышите? Я вызываю полицию! Пускай они уходят вон — и вы убирайтесь!” Музыку выключили, щелкнул замок, грохот на лестнице. Потом еще шаги — Энн не могла разобрать, то ли вверх, то ли вниз — а потом снова крик. Хлопнула входная дверь, и кто-то кричал уже на улице. Энн разделась, не включая света, натянула ночнушку и прокралась в ванную. Там было полно блевотины.

На этот раз миссис Нолан не утерпела: подстерегла Энн утром, когда та выходила из комнаты. Миссис Нолан держала в руке банку “Драно”. Под глазами у хозяйки были темные круги, и от этого она почему-то стала выглядеть моложе. Да она, должно быть, немногим старше меня, подумала Энн. До сих пор она считала, что миссис Нолан — женщина средних лет.

— Полагаю, вы видели этот бардак в ванной, — прошептала миссис Нолан.

— Да.

— Я думаю, вы слышали, что творилось вчера вечером. — Пауза.

— А что случилось? — спросила Энн. Ей действительно было интересно.

— Он привел каких-то баядер! Три баядеры, еще двое мужчин — и все в одной комнатенке! Я думала, потолок нам на головы обвалится!

— Я слышала, будто они танцуют, — сказала Энн.

— Танцуют! Да они скакали — как будто прыгали с кровати на пол. Штукатурка сыпалась. Фред на работе, его и сейчас нет. Я за детей испугалась. У них такие татуировки — я же не знаю, что у них на уме, — прошипела она, словно ее детям, младшенькому Джимми и сопливому Донни, грозит ритуальное убийство, словно их принесут в жертву непонятному божеству.

— А дальше что было? — спросила Энн.

— Я вызвала полицию. Ну, эти танцовщицы, как услышали, что я вызываю полицию, сразу умотали, точно вам говорю. Надели пальто и бегом по лестнице. Таким-то проблемы с полицией не нужны. А мужчины — они, похоже, вообще не знают, что такое полиция.

Миссис Нолан снова замолчала, а Энн спросила:

— Ну, и приехала?

— Кто?

— Полиция.

— Ну, знаете, у нас полиция всегда долго едет, если только поблизости не окажется. Я-то в курсе, я уже сколько раз полицию вызывала. Потому что кто их знает. Я как услышала, что они спускаются по лестнице, схватила метлу и выгнала их. И потом еще за ними по улице бежала.

Энн понимала: миссис Нолан считает, будто совершила подвиг, а значит, и впрямь его совершила. Она всерьез думала, что этот сосед и его друзья — опасные люди, угроза детям. Гналась за ними одна и орала на них, хоть и боялась. Но этот человек — он всего лишь позвал гостей.

— О господи, — тихо сказала Энн.

— И это еще не все, — сказал миссис Нолан. — Я зашла к нему с утра в комнату, вещи его собрать и выставить у двери, чтоб он их забрал, чтобы глаза мои его не видели. У меня не такие крепкие нервы, я всю ночь не спала, даже когда они ушли. Я скажу, чтобы Фред прекратил шоферить по ночам, я больше не могу. И знаете что? У этого вашего соседа вообще нет вещей. Ни единой. Только старый пустой чемодан.