Взглянув на бабушку, я открыла рот и, забыв его закрыть, ухватилась за плечо Энтони.

— Тони, ты пришел? Как я рада тебя видеть!

— Линда, не надо, вернись обратно в тело.

— Зачем? Мне так гораздо лучше. Ты давно меня не навещал. Я соскучилась, а у тебя все дела, конечно…

— Линда, перестань! Возвращайся сейчас же! Я не хочу, чтобы ты умерла.

— Вздор! Я вовсе не собираюсь умирать. Наоборот, сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Я скоро понравлюсь, не переживай.

Послышалось вежливое покашливание: в дверях стоял некто в помятом черном костюме-тройке, в шляпе-котелке с траурной лентой.

— Извините, господин граф, — начал этот субъект, — с прискорбием должен сообщить…

— Иди к черту!

— Но позвольте, я обязан… — возразил было тот с деловитым видом подходя к постели умирающей.

— Не дождешься, — прошипел Тони.

И в мгновение ока субъект в черном оказался в весьма неудобной позе: на полусогнутых ногах, едва не падая, хрипя, оттого как шея его подверглась умелому приему «захват сзади». Котелок с головы, конечно, упал, обнаружив блестящую лысину, украшенную маленькими тупыми рожками.

Но в сущности это дело не меняло. Распахнулись два воронки: одна в полу, черная, пугающая, и вторая — сияющая, под потолком.

— Что происходит, Энтони? — растерялась бабушка.

— К свету! Иди к свету! — крикнул Тони, с трудом удерживая брыкающегося и извивающегося беса. — Иди, не медли, умоляю! — поторопил он сомневающийся дух. — Прощай, Линда. Я буду скучать по тебе.

— Береги себя, мальчик мой! — донеслось тихо, еле слышно, как будто через всю Вселенную.

Воронки захлопнулись.

Черный субъект высвободился из недружелюбным объятий. С обиженным видом напялил шляпу, поклонился и ушел.

В палате остались мы, пищащий аппарат и тело под белой простыней.

Тони шмыгнул носом, отвернувшись, неловко вытер глаза.

— Спрячь свою жалость в карман, Венера. Она режет меня больнее тупого ножа.

— Постараюсь, — промямлила я.

— Никого не жалей, Венера! — Энтони взял меня за плечи, заглянул в глаза. Мокрые ресницы блестели от недавней грозы, искусанные губы манили цветами ветреных зорь… — Никого и никогда, слышишь! Сильному это не нужно, слабому не поможет и тебя сделает уязвимой.

Как серьезен этот взгляд… Ох, уж не жалость — другие стихии захлестнули бедное мое сердечко.

У дверей одной из палат я на секунду задержалась. Меня остановил громкий голос уже знакомого пенсионера.

— Мне некогда умирать! — кричал он. — Я должен изменить свое завещание!

— Нет уж, милейший, извольте отправляться на тот свет! — отвечал ему не менее знакомый тип в черном котелке. — Что за дела? Только сегодня вы подали не менее дюжины устных заявлений на избавление — а сейчас, видите ли, передумали?…

Чуть позже, в тот же день, состоялись похороны другой бабушки Энтони, Сандры.

Припарковав машину у кладбищенских ворот, я заметила, что нас давно ждут — Вик Ронан под руку с Мирандой. Коротко поздоровавшись (доброго дня желать друг другу как-то не получалось), мы поспешили присоединиться к остальным, уже собравшимся у места погребения.

По пути, проходя мимо пышных надгробий, скромных могильных камней и старых склепов, мы все хранили молчание.

Энтони черный цвет очень к лицу. А Вик в строгом костюме выглядит серьезно и солидно, как выпускник на школьном балу. Его короткие одуванчиковые косички золотым блеском соперничают с ярким солнцем. Погода стояла отличная, но на душе все равно пасмурно.

Мимоходом возле одного пышно украшенного старинного склепа я заметила троих примечательных персонажей — девушку и двух ребят. Маленькая компания безусловно принадлежала к племени готов — то подтверждали траурный цвет одежды, боевая черно-белая раскраска лиц, да и чувствовали они себя на кладбище как дома. Так к чему это я — девушка откровенно внимательным взглядом проводила обоих моих парней, видимо решая про себя, кто из них симпатичнее. (Зря это она у нее тоже очень даже ничего мальчики. Хотя, конечно не такие красавцы, как мои…) И невдомек было девице что в то же самое время кое-кто наблюдает за ней. Некий тип притаился невдалеке — тоже весь в черном, бледным но явно не гот, я б даже сказала, явная нечисть. Подозрительнейшим образом выглядывал из-за каменного крыла скорбящего ангела.

Итак, мы, конечно, немного опоздали. Священник уже начал проповедь. (Он стоял посреди цветущей зеленой лужайки, как большой пингвин с книжкой. Честно говоря если б не гроб с могилой и черный цвет одежд, это собрание напоминало б пикник — столько зелени, цветов и яркого солнца.)

Энтони присоединился к родным, а мы с Виком благоразумно встали поодаль, в тени раскидистых кленов! Миранда на минутку задержалась. Воспользовавшись моментом, она взяла меня за руку и проникновенным тоном произнесла небольшой монолог. Вот его основные тезисы а) Энтони глубоко переживает случившееся, и потому она просит меня как очевидно близкого друга поддержать внука в нелегкий период; б) семья и она лично как ее представительница крайне обеспокоены тем, что Энтони все более и более от них отдаляется. Им ничего не известно ни о том, где он работает, ни о том, где все время пропадает. Он вообще им ничего не рассказывает! Не связался ли он с нелегальным бизнесом? Не пристрастился ли к наркотикам и алкоголю?

Мой ответ был таков: с первым пунктом я полностью и всецело согласилась и поклялась содействовать в силу способностей и возможностей. И по второму вопросу я поспешила ее успокоить: контора, мол, у господина Дэкстера самая обыкновенная, никакого криминала, по миру таких сотня наберется; и пропадает Энтони исключительно по командировкам, потому как время сейчас такое — работа занимает 48 часов в сутки. А не рассказывает ничего, потому что не хочет утомлять близких ненужными им подробностями. И насчет благонадежности можете не сомневаться, а не верите — спросите вот у господина Ронана, он подтвердит мои слова. Вик с готовностью принялся уверять в истинности моих утверждений, и успокоенная Миранда удалилась — делиться последними сведениями с остальным семейством.

Церемония продолжалась. Энтони, стараясь держаться подальше от священника, то и дело тревожно поглядывал в нашу сторону, словно боясь, как бы мы куда не исчезли.

— Не люблю я кладбища, — сказал Вик, переминаясь с ноги на ногу, — Они напоминают, что все сущее — суть прах и прахом станет. А я не хочу думать о себе как о сущем прахе.

— А некоторым здесь нравится. Покой, тишина и все такое.

— Ты об этих готиках, что ли? — Вик кивнул в сторону нарисовавшейся в конце аллеи «темной» троицы. — Скучнейшие существа. Из них получаются исключительно хорошие кладбищенские смотрители, больше ни на что не способны. Рыжий пробовал их братию к рукам прибрать, да только измучился весь, да и плюнул. Не сатанисты они — так, черные буддисты-меланхолики. Реинкарнация кладбищенского воронья.