– Словом, когда я наконец добрался до Итаки, оказалось, что царство мое разграблено, а эти свиньи осаждают мой дом.

Телемак мрачно улыбнулся:

– Но мы ведь быстро разделались с ними, так, отец?

Одиссей расхохотался:

– Это была скорее игра, чем битва. Я убил троих или четверых, остальные разбежались, как крысы при виде собаки. Неужели они могли подумать, что воин, который взял Трою и побеждал в единоборстве истинных героев, побоится толпы жирных бездельников?

– Мы косили их словно пшеницу, – проговорил Телемак.

– Ты прав.

– Итак, царство снова твое, – сказал я.

Улыбка его испарилась.

– Родственники убитых потребовали возмещения, – проговорил Телемак.

Я понял, что это значило: несколько десятков кровных врагов одновременно набросились на Одиссея и его семью.

– Среди убитых был сын эпирского царя Неоптолема. Поэтому родственники женихов собрались здесь, в Эпире, чтобы вместе отправиться на Итаку, захватить остров, а меня уничтожить.

Имя Неоптолем я слышал и прежде: так звали отца Олимпиады. Но до ее рождения оставалась тысяча лет. Возможно, это имя передавалось из поколения в поколение в роду царей Эпира. Или же…

– Мы пришли к стенам Эпира, – сказал Телемак, – осадили город, а они прячутся за городскими стенами.

Молодой человек, похоже, гордился тем, что они напали на своих врагов, не ожидая их появления на Итаке.

Одиссей проявил меньший энтузиазм:

– Осада ничего не дает. Они отказываются от сражения, а у нас нет сил штурмовать город.

Я вспомнил, как долго пришлось осаждать Трою.

Редко проявлявший нетерпение, Одиссей ударил кулаком по столу, рабыни затрепетали.

– Я хочу домой! Я хочу провести оставшиеся мне годы жизни со своей женой и с миром оставить царство своему сыну. А вместо этого боги посылают мне новое испытание.

Как был он похож в этот момент на Филиппа! Только Одиссей любил свою жену и полностью доверял сыну.

– Мне бы хотелось чем-нибудь вам помочь, – сказал я. – Если это только возможно.

Улыбка призраком скользнула по лицу Одиссея.

– Быть может, ты сумеешь нам помочь, Орион, быть может…

Ту ночь я провел возле шатра Одиссея. Увидев, что у меня ничего нет, кроме старой одежды и самодельного копья, Телемак приказал своим слугам принести мне плащ, панцирь и подобающее оружие.

Как ни странно, Одиссей возразил.

– Дай ему только плащ, – сказал он. – Ориону ничего больше не понадобится сегодня… и завтра.

Я не спорил: царь явно что-то задумал. Среди осаждавших Трою ахейцев Одиссей считался мудрейшим из полководцев. В бою он не уступал никому из них, однако царь Итаки умел продумывать свои ходы наперед, Агамемнон и Ахиллес на такое способны не были.

Утром Одиссей вывел армию к главным воротам Эпира. В бронзовом панцире, обнажив голову, он воздел свое копье к облакам и закричал громовым голосом, способным расколоть небеса:

– Мужи эпирские! И родственники псов, которых я перебил в своем доме в Итаке! Выходите на битву. Не будьте трусами. Хватит прятаться за стены! Вы решили воевать со мной из-за того, что я защитил свою жену и честь. Вот я! Выходите и бейтесь со мной. Сегодня хороший день для боя.

Несколько голов показались над парапетом стены, их покрывали шлемы из сверкающей бронзы. Никто не отвечал Одиссею.

Он вновь возвысил голос:

– Неужели вы боитесь умереть? Какая разница, убью ли я вас здесь или перед стенами Итаки? Вы объявили кровную месть мне и моему семейству, разве не так? Что же медлить, если есть возможность сразу уладить дело? Выходите и бейтесь!

– Уходи, – отвечал глубокий мужской голос. – Мы выйдем на битву с тобой, когда будем готовы. Наши родственники в своих городах собирают войска нам в помощь, к нам придет тысяча воинов. Вот увидишь облако пыли над дорогой, увидишь перед собой целое войско, кровь твоя превратится в воду, и ты описаешься от страха.

Одиссей пренебрежительно расхохотался:

– Не забывай, что я бился на равнинах Ил иона с воителями, равными могучему Гектору и его братьям. Я одолел крутые стены Трои с помощью деревянной осадной башни, которую троянцы назвали конем, и сжег город. Неужели ты решил, что я убоюсь толпы хилых и трусливых молокососов, которые боятся сразиться со мной…

Голос ответил:

– Скоро мы увидим, кто из нас трус.

Губы Одиссея гневно сжались. Потом он глубоко вздохнул и выкрикнул:

– А где Неоптолем, царь города трусов?

Ответа не последовало.

– Правит ли еще Неоптолем в своем собственном городе или же вы захватили его дом, как пытались захватить мой собственный?

– Я здесь, Одиссей дерзновенный, – пискнул слабый, дрожащий голос.

Хрупкий старец в синих одеждах неуверенной походкой поднялся на помост над главными воротами. Даже с земли перед воротами я видел, как дряхл старый Неоптолем. Наверное, он был старше самого Нестора, на лысой голове царя еще оставалось несколько клочков волос, а белая борода опускалась на хрупкую узкую грудь. Глаза столь глубоко утонули в глазницах, что казались снизу двумя темными крошечными ямками. Должно быть, царь почти лишился зубов: губы его провалились.

– Неоптолем, – сказал Одиссей, – пришел день скорби, если мы стали друг другу врагами. А в былые дни, помню, ты был мне мудрым дядей.

– Вспомни лучше моего сына, друга своей юности, которого ты жестоко убил в порыве гнева.

– Я сожалею о его смерти, царь Эпира. Он оказался среди женихов, пытавшихся лишить меня жены и царства.

– Он был моим сыном. Кто будет править, когда я умру? Сын моего сына еще дитя, ему нет и пяти лет.

Одиссей запрокинул голову, чтобы лучше видеть фигуру в синей одежде на городских воротах, и ответил:

– Кровавая распря между нами не принесет ничего хорошего ни тебе, ни мне.

– Верни мне сына, и я прекращу ее, – с горечью отвечал старец.

– Увы, – отвечал Одиссей, – этого я не могу сделать. Да, я был в Аиде во время своих долгих скитаний, но подземный владыка не позволил мне вернуть никого из обитателей его страны назад к живущим.

– Значит, ты видел самого владыку обители мертвых?

– Неоптолем, чтимый наставник, если бы ты только знал обо всех страданиях, которые я претерпел, ты простил бы мне даже смерть своего сына.

Я стоял в нескольких футах от Одиссея, опираясь на узловатое самодельное копье, и слушал, как царь зачаровывает Неоптолема, попросившего рассказать о трудном возвращении из Трои в Итаку.