И от этой мысли, от этого неожиданного открытия сердце замерло у него в груди.

С нескрываемым удивлением Ричард наблюдал, как в их покои заносят огромную деревянную ванну. Уильям стоял в дверях, руководя слугами.

– Повторяю, вы можете идти отдохнуть, – сказал Ричард, когда бадья заняла место посередине комнаты.

– Вы ничего мне не сказали, только кивнули головой, как я предположил, в знак приветствия, – ответил Уильям. – Я позаботился о ванне: она смоет и грязь, и волнение.

– Похоже, у вас припасен ответ на все случаи жизни, – протянул Ричард.

– И это сослужит вам хорошую службу, – подтвердил Уильям, подходя к Ричарду ближе. – Ваша жена должна смыть все следы этого происшествия со своего тела и из своих мыслей. Мы должны вернуть ей ее прежнюю чистоту и невинность. Ванна излечит ее, поможет смыть с себя чувство вины.

Ричард внимательно изучал лицо Уильяма, заглядывая в его глубокие серебристо-серые глаза. За его легкими и шутливыми словами скрывались хорошо спрятанные боль и разочарование. Возможно, он постиг эту мудрость после собственного неудачного опыта?

– В случившемся нет ее вины, – произнес Ричард.

Уильям улыбнулся:

– Хорошо сказано, Ричард, лорд Дорни, и это чистая правда. Но мысли женщины подобны зайцу, убегающему от преследователя. Никогда не можешь знать заранее, что она подумает или решит. Нужно привести мысли Изабель в порядок, но действовать надо осторожно: медленно и нежно.

– И начать нужно с горячей ванны? – улыбнулся Ричард.

Уильям изящно пожал плечами:

– Чистота еще никогда никому не приносила вреда.

– Нет, не приносила, – согласился Ричард. – А к Изабель я чувствую только нежность. У вас не было необходимости напоминать мне об этом, но я признателен вам за откровенность.

Уильям улыбнулся и крепко сжал ему руку. Затем повернулся к выходу.

– А за ванну?

– И за ванну тоже.

– Я знал, что мой нюх никогда меня не подводит. – Уходя, Уильям комично фыркнул и сморщил нос.

Мимо Ричарда к высокой кровати, на которой сидела, содрогаясь в тихих рыданиях, Изабель, быстро прошла Джоан. Она обняла за плечи сидящую в середине постели Изабель, пытаясь хоть как-то утешить ее. От горячей воды в бадье, в которую уже добавили особое ароматное мыло лорда Уильяма, шел пар. Джоан начала аккуратно раздевать Изабель, бормоча ей в ухо какую-то чепуху: так женщина старалась хоть немного ободрить свою госпожу.

По лестнице поднимался Роланд, его плащ бесшумно развевался позади него. Ричард прикрыл дверь, чтобы скрыть от посторонних глаз свою Изабель, и повернулся к Роланду.

– Хенли покинул замок. И его вассалы с ним, – сказал Роланд. – Он ушел, не сказав ни слова, и даже не обернулся.

– Вы ожидали чего-то другого?

– Он так настаивал на въезде в Дорни, вполне возможно, что он мог заупрямиться, не желая покидать его.

– Вы не совсем понимаете его мотивов, – заметил Ричард. – Хенли бросается в бой, только если твердо уверен в своей победе. А при малейшем признаке действительной опасности, при малейшей вероятности проигрыша он быстро уносит ноги.

Ричард увидел в темных глазах Роланда немой вопрос, но тот из вежливости не стал ничего больше говорить. Тут все ясно: почему Хенли был так уверен в том, что сможет въехать в замок? Да потому, что он был уверен в том, что подчинил себе Ричарда.

Хенли всегда был уверен в этом.

Сквозь толстую деревянную дверь Ричард услышал тихие рыдания, доносящиеся из комнаты, и сразу же поспешил к жене, мгновенно забыв и о Роланде, и о Хенли.

Широко раскрытыми от ужаса глазами Изабель смотрела на пропитанное кровью блио, которое Джоан только что сняла с нее.

– Ничего страшного, Изабель, – повторяла Джоан, держа в руках окровавленное платье.

Ричард, одним прыжком оказавшись рядом с женщинами, выхватил из рук Джоан роковое блио и вышвырнул его в окно.

– Теперь все позади, Изабель, – произнес он.

Округлившиеся от страха зеленые глаза уставились на него.

Она стояла раздетая, и на молочно-белой коже ее запястий явственно виднелись оставленные грубыми пальцами Адама синяки. Ее лицо было все еще испачкано кровью, но это было не важно. Главное – она цела.

– Иди сюда, Изабель. Помойся. Разве ты не хочешь стать чистой? – спросил он.

– Я хочу улететь отсюда. – Ее голос напоминал шуршание осенних листьев на ветру.

– И ты не возьмешь меня с собой? – спросил он, но тут же прикусил язык. Не стоило показывать свою слабость при Джоан. Он оглянулся и увидел, что дверь плотно закрыта: Джоан оставила их, они были одни в комнате.

Он хотел ее. Даже такую: избитую, всю в крови, дрожащую от страха. Он хотел ее. И даже больше – она была нужна ему как воздух, как сама жизнь. А ей хочется только одного – покинуть его.

– Ты уже улетел, – сказала она. Ее мокрые волосы слиплись в бурые пряди. Она напоминала только что вылупившегося из яйца цыпленка – такая же хрупкая и влажная. – Ты улетел, оставив меня.

– Я здесь, Изабель, – возразил Ричард и, нежно обняв, осторожно приподнял ее и бережно опустил в горячую ванну.

– Сейчас, – горько сказала она.

– Всегда, – пообещал он.

Это слово вызвало в ее душе радостное волнение, но Изабель подавила в себе это чувство. Если бы это действительно было так… Но это не так, и она прекрасно это знает. Она вовсе не дура. Сейчас он готов сказать ей все, что угодно, чтобы успокоить ее. Он никогда не останется с ней. Нельзя быть братом-бенедиктинцем и жить в Дорни.

Она позволила ему купать себя, его осторожным пальцам скользить по ее намыленной коже. Его нежные прикосновения успокаивали ее. Горячая вода согревала ее измученное тело, вытесняя из памяти холодные прикосновения Адама и растапливая лед, сковавший ее после его подлого нападения.

Неужели она сама во всем виновата?

Эта мысль никогда не даст ей покоя.

Наверное, она такая же, как Элис. Наверное, она сама будит в мужчинах жажду насилия. Наверное, смерть Адама – целиком на ее совести.

Ричард самозабвенно омывал ее расслабившееся тело. Его пальцы ласкали ее кисти, предплечья и плечи. Затем он нежно помассировал ее ступни, прошелся мыльной тряпочкой по длинным стройным ногам. Он вымыл ей волосы, нежно массируя пальцами кожу головы, не оставляя на темных прядях ни малейших следов крови. Он делал все так нежно, с такой любовью, как будто имел дело с маленьким ребенком. Или как будто монах жалел кающегося грешника. Эти прикосновения не были прикосновениями мужа.