— Ага, — со злорадной улыбкой протянула Соня, — вам с черномазыми не нравится, а мне, значит, все равно с кем, будь он хоть негром преклонных лет?

Струмилина откровенно передернуло, и Соня умолкла, опустив голову.

— Идиотское слово «негр», правда? — сказал Леший, с интересом патологоанатома наблюдая эту жанровую сценку. — Не-гр… Кто ж такой этот Гр и чего он Не?.. Логически мысля, должны существовать также и да-гры? Негры и дагры. Причем если негры — черные, дагры, получается, белые?

— Вот-вот! — с той же горестно-ехидной интонацией воскликнула Соня. — Да будь он хоть дагром преклонных лет! Придурки! Вы все придурки! И ты, — она ткнула пальцем в Лешего, и ты, — перепало также Струмилину, — и Валерка с Пирогом.

— Ты что хочешь сказать? — подскочил Струмилин. — Ты хочешь сказать, что на той фотографии… на той… была не ты, а…

— Вот именно! — огрызнулась она. — Вот именно! И это было видно с первого взгляда! Думаешь, я там, на кладбище, голову потеряла оттого, что увидела этот поганый компромат на себя? Нет! Я чуть не рехнулась, поняв, что меня родная сестра как минимум год водила за нос! И не она одна!

Она вгляделась в растерянные мужские глаза, обращенные к ней, и зло сказала:

— Да неужели никто из вас так и не заметил, что у Лиды не было челки?! — И резким взмахом убрала волосы со лба.

Лицо ее тотчас изменилось. Появилась в нем некая отстраненная холодность, что-то недоброе проглянуло в очертаниях слишком, может быть, высокого лба. Это была, конечно, Соня, но совсем другая, новая Соня, исполненная не радостного доверия к миру, которое так поразило Струмилина при первом же взгляде на нее, а Соня замкнутая, настороженная, готовая каждую минуту столкнуться с какой-то каверзой окружающих… и, что характерно, подстроить каверзу и им.

— Ни суя хебе, — знакомо выразился Леший. — Лидка! Вот теперь ты — Лидка!

— Теперь, теперь, — с досадой передразнила Соня. — Я никогда не была Лидкой, понял? А вот она мною, как стало ясно, не раз притворялась. Не раз и не два! Ну не цирк ли, что первое, что я попросила у нее при встрече, — это опять меня изобразить! И еще успокаивала ее, главное дело: не надолго, не надолго. А оказалось… оказалось, я ее на смерть обрекла. Конечно, когда я потом увидела эти фотографии, мне здорово захотелось ее убить, но чтоб не так, не совсем…

Она нервно поднялась, задев чашку и расплескав воду на пол. Струмилин почему-то не нашел ничего лучше, как вскочить со стула именно в этот момент. Соня поскользнулась, наткнулась на него, рванулась в сторону, но он придержал ее и убрал руку, пригладившую волосы. Челка снова упала на лоб.

— Да, — сказал он ошеломленно. — Да…

Тупицей и слепым идиотом Струмилин никогда себя не считал, да и женщин вроде бы знал достаточно, чтобы иметь некоторые основания гордиться собой, и вдруг показался себе каким-то первоклашкой, который обнаружил, что девчонки — это совсем не безликая масса на одно лицо, созданная лишь для того, чтобы их всех подряд драли за косы. Бездна женской тайны приоткрылась перед ним на миг, воплотившись в этом столь обыкновенном жесте: убрать со лба волосы… снова опустить челку…

Лида и Соня. Соня и Лида. Да они совсем не одинаковые! Они разные, как небо и земля! И у женщины на тех кошмарных фотографиях в самом деле не было челки! Не было! Струмилин еще тогда обратил внимание на эту бледно-золотую пряжу волос, которая тянулась по красно-зеленому, попугайно-пестрому ковру.

Он растерянно повел глазами — и чуть не ахнул, увидев, что в комнате лежит тот самый ковер, который было отлично видно из кухни!

Струмилин потрясенно уставился на Соню.

Тупица. Слепой идиот. Одно утешение — не он один. Весь род мужской — толпа тупиц и слепых идиотов, исполненных самодовольной самодостаточности, и только любовь к женщине помогает отдельным счастливчикам прозреть и ощутить то, что испытывали боги в миг сотворения мира. Только любовь делает это!

Ну вот и произнесено слово. Вот оно и сказано — пусть всего лишь про себя. А вслух он ничего сейчас говорить не мог — только стоял, смотрел на Соню… смотрел…

— Извините, — послышался тихий, благонравный голосок, а потом кто-то осторожненько постучался в то замкнутое пространство, которое внезапно окружило Струмилина и Соню. — Я вам не помешаю?

Андрей рассеянно оглянулся и увидел, что Леший тихонько — и, возможно, уже довольно давно — постукивает согнутым пальцем по краю стола.

— Ребята, ребята, — пробормотал он, — не знаю, конечно, о чем речь, но если вы о какой-то порнушке, то вот что я вам скажу, ребята… нет, я, конечно, понимаю, о мертвых аут хорошо, аут ничего, но чтобы в Лидкином характере разобраться, надо вам знать одну маленькую деталь. Она в сексуальном плане была… ну, не совсем нормальная, что ли.

— Да? — усмехнулся Струмилин, неохотно отступая от Сони. — Это в том смысле, что тебе ничего не удалось у нее добиться?

— Не больно-то и хотелось, — ухмыльнулся Леший. — Но там, где я ничего не добился, другим делать уже нечего. Это означает — глухая стена! Вот такая глухая стена была Лидка. Ну, я парень понятливый: меня не надо бить по лбу, чтобы я уразумел — не клюет и не клюнет. И с тех пор относился к Лидке только как к товарищу по работе. И она ко мне неплохо относилась именно потому, что знала: я к ней под юбку не полезу. А то ведь такой хорошенькой девочке небось проходу нет, это ты по себе небось знаешь, — улыбнулся он Соне.

— Да, — сдержанно кивнула Соня. — Бывает иной раз непросто. Но что там с Лидой? Она что, лесбиянка была, господи помилуй?

— Да какая лесбиянка?! — вытаращился Леший. — Это еще спасибо сказал бы. Просто ледяная ледышка. И — вот вам психология! — в дизайнеры она пошла исключительно из-за своей сексуальной особенности. Для нее весь кайф состоял в том, чтобы смотреть…

— Смотреть? — недоумевающе свела брови Соня. — На что?

— Ну, смотреть! — Леший для наглядности даже глаза вылупил. — Смотреть, как люди… это самое… Ясно? Она как-то проболталась, что иногда летом нарочно ходит на Гребной канал, где парочки в кустиках… это самое… И просто подсматривает за ними. Вот такие тонкости психологии. А как-то Лидка раз пришла ко мне насчет одного заказа. Пришла, а у меня температура. Зима была, я простудился, а работы по горло, ну, я сижу в мастерской и малюю какую-то вывеску. И чувствую, прямо помираю — надо женщину! — Он покосился на Соню и конфузливо пожал плечами. — Ну, как говорится, у каждого свои недостатки. Когда у меня температура, я, пардон, не могу… Позвонил одной барышне и жду. А приходит Лида и сразу о каких-то делах. Я так и этак мялся, потом говорю ей: Лида, золотая, ты не можешь смыться? Тут такое дело… Ну и выложил ей все как есть. Думал, обидится, а она вдруг глазками так и засверкала: хочу на вас посмотреть! А у меня за диваном… ну, мой диванчик ты видел, — опять кивнул Леший Струмилину, будто сообщнику, — есть у меня за диваном такая как бы кладовочка. Совсем каморка, я там ничего не держу, кроме одной только табуреточки. Со стороны комнаты висит шторка, полное впечатление, что за диваном глухая стена, однако если шторку чуть подвинуть, открывается щелка, в которую многое чего видно…