"Но обращаться к Господу, затеяв такое? — мысленно корю я себя, однако тут же себе возражаю — А к кому же еще мне обращаться на этом пороге? И разве не говорили мы с Кассандрой об истинной доброте и подлинном милосердии Господа, являющего милость свою и праведникам, и падшим?

"И потом — эта мысль окончательно укрепляет меня в моем решении — мы ведь с Егором хотели когда-то венчаться в этом храме… " — у меня не хватает слов, чтобы ее закончить, но сердце мое понимает, что я имею в виду, и бьется радостно, оно сейчас рвется в храм, мое несчастное сердце.

Так могу ли я отказать ему в этой последней малости?…

Он высаживает меня прямо у храмовой ограды и, категорически отказывается от предложенных денег — Спасибо — только и говорю я ему на прощанье — Не на чем — весело отвечает он мне, и вдруг резко посерьезнев, от чего сразу кажется старше, добавляет — Держитесь. Нет в жизни безвыходных ситуаций, я точно знаю.

— Кроме смерти — не удержавшись, отвечаю я, и глаза его становятся совсем серьезными, мне кажется даже: после моих слов, в них всплеснулась какая-то давняя боль.

— А это — к нему — он кивает головой в сторону распахнутых ворот храма.

— Только к нему. И никак иначе.

Машина, легко сорвавшись с места, уносится в сияющий огнями широкий коридор Комсомольского проспекта, а я спешу к храму.

Слава Богу, окна его еще светятся мягким светом сотен мерцающих свечей, значит, служба еще не окончена.

Под сводами храма многолюдно.

Возможно, что сегодня какой-то церковный праздник, а быть может теперь здесь всегда так.

Большое скопление людей всегда действует на меня угнетающе. Не любила я прежде и многолюдных молений, всегда стараясь выбрать такое время для молитвы, когда в церкви поменьше народу.

Но сегодня толпа молящихся действует на меня удивительно благотворно.

Я словно растворяюсь в плотной массе людей, возносящих к Господу каждый свои просьбы, и становлюсь незаметной со своими черными греховными помыслами и намерениями.

Меня никто не замечает, и скоро я тоже перестаю замечать людей вокруг себя.

Какое-то необыкновенное доселе неведомое мне чувство охватывает меня.

Кажется мне, словно растворяюсь я в каком-то пространстве, пронизанном теплом и неярким золотистым свечением. И вроде бы нет в этом пространстве никого: ни людей, ни предметов, ни суровых ликов на древних иконах, ни трепещущих огоньков лампад и свечей; и меня самой, в привычном мне физическом обличии тоже нет, но тем не менее все воспринимаю я, все ощущаю, и не чувствую себя одинокой, потому что знаю точно, что все окружающее меня пространство населяют десятки подобных мне.

И всех нас вместе одинаково согревает это дивное золотое свечение.

И всем нам вместе удивительно хорошо.

И никто не мешает никому, а, напротив, объединяет всех удивительная стройная гармония.

Странное чувство это совсем непохоже на иные странные состояния, к которым уже привыкла я за последние дни.

Оно доставляет мне огромную радость, чувство, давно забытое и от этого глаза мои наполняются слезами.

"Господи, — думаю я, — как давно я не плакала, и как радостно, оказывается, ощущать на своих щеках теплые потоки слез, и не стыдиться их ни перед кем! "

Толпа молящихся между тем, вынесла меня вперед, почти на середину храма, и притиснула к стене неширокого прохода, одного из двух, ведущих к алтарю, узкими протоками обтекающих массивную центральную колонну.

Поглощенная своими новыми ощущениями, я не сразу оглядела пространство вокруг, а может и не обратила бы на него внимание вовсе, если бы вдруг не почувствовала на себе чей-то внимательный пристальный взгляд.

Я и прежде была восприимчива к подобным вещам, и всегда вскидывала голову, едва кто — ни-будь задерживал не мне глаза дольше обычного мимолетного взгляда, теперь же все чувства мои были обострены, не то что, до предела, но, как казалось мне, намного превосходили отведенный простому смертному предел восприятия.

Чей-то взгляд был прикован ко мне, сомнений в том не было.

Я медленно обводила взглядом толпу, отыскивая устремленные на меня глаза.

Но тщетно.

Люди были заняты собой.

Кто-то внимал голосу дьякона, скороговоркой читающего молитву и церковному хору.

Кто — то молился, полностью отрешившись от окружающего мира Кто-то пытался протиснуться поближе к алтарю.

Кто — то напротив, выбирался из толпы На меня не смотрел никто.

Я просеивала толпу глазами, сантиметр за сантиметром, останавливаясь на каждом лице, обращенном в мою сторону. Я оборачивалась назад и поднималась на цыпочки, пытаясь заглянуть далеко впереди себя.

Все было напрасно.

В конце концов, я решила оставить тщетные поиски.

Куда важнее для меня было снова вернуться в то блаженное состояние, которое так потрясло меня свое расслабляющей радостью и светлыми слезами.

В эту минуту, чья-то рука протянула мне свечу, женский голос тихо произнес « Взыскание погибших» и та, что обратилась ко мне с просьбой, так и не увиденная мною, растворилась в толпе.

Бежали минуты, свеча тихо плавилась у меня в руке, а я так и не могла вспомнить в какой части храма висит редкая эта икона.

Тогда я решила предать свечу вперед, в гущу народа, где, наверняка, кто — ни-будь да определит ей место.

— « Взыскание погибших» — тихо шепнула я пожилой женщине, стоящей прямо впереди меня, протягивая ей свечу — Да ты то, милая! — не рассерженно, но удивленно обернулась она ко мне, подслеповато моргая выцветшими старческими глазами. — Вот же она, над тобою, Матушка заступница. « Взыскание погибших» — вон этот образ Матери Божьей и зовется. — старушка смотрит куда-то поверх моей головы, и следуя за ней взглядом, я обретаю то, что так настойчиво искала несколько минут назад.

Удивительной доброты, ясные, полные нежности и сострадания глаза смотрели прямо на меня с иконы, под которой я стояла все это время.

Никогда, ни в одном из множества образов, запечатлевших Пречистую Деву Марию, я не встречала ранее такой доброты и жалости, такого ясного, исполненного света и нежности лика, один только взгляд на который переполняет сердце надеждой.

И Она смотрела прямо на меня.

Смотрела все это время, безотрывно, пытаясь привлечь к себе мое издерганное, рассеянное, неблагодарное внимание.

Она хотела быть замеченной мною, и хотела слушать меня.

Все это вижу я в распахнутых лучистых глазах.

А кончики нежных губ как будто слегка шевелятся, складываясь в едва различимую ласковую улыбку, ниспосланную сейчас лично мне, чтобы подбодрить меня и позволить говорить.