– Ну и что? Долго-Сабуров об этом не знает! Вот он и должен их предупредить!

– Хорошо, – сказал я, – Давай играть этот спектакль! В конце концов, чем мы рискуем?

Мы уже катили по Новому Арбату и еще издали заметили у ювелирного магазина «Агат» «бригаду ремонтников» – капитана Ласкина с его группой. Причем двое настоящих, вызванных Ласкиным ремонтных рабочих буравили асфальт Нового Арбата натуральными отбойными молотками.

Мы подъехали. Светлов приказал сворачивать «ремонтные работы» и ушел в «Чародейку» встречать машину с директором вагона-ресторана. Через пару минут, когда Ираклий Голуб прибыл в сопровождении Марьямова, Светлов скомандовал Ласкину пустить лифт. Все было готово к приему «племянника» – дежурные топтуны-ремонтники и электромонтеры торчали возле выхода из дома, Светлов и Ираклий Голуб прохаживались возле «Чародейки». Я сидел в машине капитана Ласкина, ждал.

Наконец, вместе с известным цыганским певцом Николаем Сличенко из подъезда вышел Герман Долго-Сабуров. Приятельски попрощавшись, они поспешно разошлись к своим машинам. То, что Сличенко спешил к своей «Волге», было понятно, но зачем Долго-Сабурову его синий «Жигуленок», если до «Чародейки» только улицу перейти? Впрочем, может быть, ему нужно взять что-то? Нет, он сел на водительское место, хлопнул дверцей, выхлопная труба фыркнула облачком газа, и синий «Жигуленок» отчалил от тротуара, причем сразу – на большой скорости.

Я тревожно взглянул на Ласкина – нахмурившись, он выводил «ремонтный» «рафик» в поток машин, и поскольку никто не знал, что это милицейская машина, нам, как на зло, не давали возможности войти в поток. Несколько топунов-«ремонтников» на ходу заскакивали в открытую дверцу «рафика». Я взял микрофон рации, вызвал Светлова:

– Марат, я Шамраев. Что-то случилось. Он едет мимо «Чародейки». Я его пока вижу, но он вот-вот скроется!

– Никуда он не скроется, – сказал мне Ласкин и щелкнул тумблером какого-то аппаратика – в «ремонтном» «рафике» было полно всяческой аппаратуры, не имеющей отношения к ремонту дорог или электросети, но имеющей прямое отношение к подслушиванию на расстоянии, магнитофонной записи и перископическому наблюдению. Аппаратик, который включил Ласкин, тут же отозвался негромким попискиванием, и на экране портативного пеленгатора забрезжила мерцающая точка. – Никуда он не скроется, у него «маячок» под задницей и микрофон в машине. Он их с самого утра возит, мы еще на Каланчевке ему поставили. Теперь опять будет водить по всей Москве…

Мерцающая точка на экранчике сделала правый поворот с разворотом. Капитан Ласкин прокомментировал:

– На Дорогомиловскую набережную свернул возле «Украины». – И прибавил газ. Чуть в стороне от нас уже шла черная, без милицейских знаков «Волга», в ней сидел Светлов. Лицо у него было хмурое.

Машина Долго-Сабурова затормозила у светофора, мы тоже остановились машин за пять позади него, Светлов пересел в нашу машину.

– Куда он теперь едет? – спросил он недовольно у Ласкина.

– Сходить спросить у него? – усмехнулся Ласкин.

– Весь день подготовки коту под хвост! – сокрушился вместо меня Светлов. – Директора ресторана ему приготовили, в «Чародейке» его баба ждет, а он! А ну прижми! – Действительно, как только дали «зеленый», «Жигуленок» рванулся с места, и опять превышая дозволенную скорость, помчался к Киевскому вокзалу. Мы преследовали его на расстоянии, не приближаясь. Молчали. Потом Светлов сказал:

– А почему я его не слышу? Что он – не кашлянет даже в кабине?

– Да у него там уроки английского языка на магнитофоне, – отозвался Ласкин. – Офигеть можно слушать все время. Включи, Саша, – приказал он технику-лейтенанту, сидевшему в глубине «рафика», и мы тут же услышали «металлический» голос, начитывающий английские упражнения и их русский перевод. Ласкин сказал: – И вот так целый день гоняет по Москве и слушает одно и тоже – ай хэв бин, ши хэз бин… Даже я выучил.

Неожиданно он нажал на тормоз – синий «Жигуленок» остановился впереди, прямо под часами Киевского вокзала, и в машину к Долго-Сабурову нырнула стройная женская фигурка в летнем плаще. Я взглянул на небо – действительно, собирался дождь, в этой беготне и погоды не видишь. Урок английского прервался и я услышал сначала негромкий звук короткого поцелуя, а потом уже знакомый мне грудной женский голос:

– Ну ты и жопа! Сорок минут я жду! Не знала, что думать. Не мог позвонить?

Машина тронулась, свернула по набережной направо, к Ленинским горам, и продолжение разговора мы слушали на ходу с нарастающим интересом, техник-звуковик писал его на магнитофон.

– Ни позвонить, ничего не мог! – ответил Долго-Сабуров. – Час проторчал в лифте на Арбате, хорошо еще со Сличенко, хоть веселей было.

– С кем? С кем?

– Со Сличенко, с певцом. Но ладно об этом. Что нового?

– Больше ничего узнать не смогла, Катюха утром сменилась с дежурства. Но скажи спасибо, что я тебе утром домой звякнула, а то бы влип в ловушку. Они уже там сидят, у тебя дома. Главное, я его сразу обозвала, говорю: «ты что, жопа, спишь там?». Я правда, тебя имела в виду…

Светлов посмотрел на меня, усмехнулся насмешливо. Я считаю, что материться и не выглядеть при этом вульгарно – привилегия только очень красивых женщин, да и то не всех, это нужно еще уметь делать с небрежным артистизмом. Но, кажется, здесь был именно этот случай.

– А что они мне могут пришить? – отозвался Долго-Сабуров. – Наркотиков у меня уже нет, ни морфия, ни опиума – проморгали! И тетку я не убивал. Так что я чистый. Конечно, Старик – паскуда, зачем было ее душить, мне бы она сама все отдала.

– Да он ее только пугал…

– Пугал! Уж если он пугнет – я представляю! Ладно, она свое пожила… Жалко только, что из-за этого они теперь у нас на пятках сидят и все как в лихорадке.

– Почему? Паники нет еще. В розыске только боксер и Старик. Старик далеко, а на боксера они пока еще выйдут! Он из дома не выходит, пустой сейф стережет, даже Ленку к себе пускает раз в три дня, по расписанию.

– Слушай, ты так разговариваешь, как будто мы чай пьем. А мы, между прочем, по Москве последний раз едем, – сказал вдруг голос Долго-Сабурова.

– Ну и что? Она мне до лампочки, я уж тут каждую дырку знаю. А впереди – целый мир!

– А я люблю Москву. Не было бы этой советской власти, чтоб они сгорели, я бы в жизни не уехал!

– Даже со мной?

– Да ты, Натали, как только там свои цацки получишь, пошлешь меня подальше.

– Дурак! Я тебя люблю. Не дрейфьте, граф! Я вас люблю! Все будет о-кей! – голос будто улыбался, потом послышался чмок поцелуя. – А какая жизнь будет, дарлинг!

– Знаешь, это еще бабушка надвое сказала!

– Что ты такой злой сегодня?

– Будешь злой! В такой день час проторчать в лифте! Я на этом пять тысяч потерял – некогда было зайти в «Чародейку».