— Вы, похоже, в своё время серьёзно интересовались символами. И тем, что вы называете архетипами. Вам говорит что-нибудь образ старухи? Древней такой, жутко уродливой. С молодыми глазами. Она пела над костями, и кости оживали, и пустота наполнялась смыслом. Жизнью. — Я говорила, вспоминая, и широко открытыми глазами смотрела в бездну, видя то, чего никогда не было и никогда не будет.

Надо отдать женщине должное, прежде чем начать гадать, откуда у меня взялся такой вопрос и к чему он ведёт, она честно попыталась обдумать его суть. Тонкая, едва заметная морщинка пролегла между бровями.

— Подобные фигуры встречаются в сказках. Но если говорить о древнем психоаналитическом толковании символов… тут может быть несколько вариантов.

— Меня не интересует классическое толкование. Только ваше мнение.

— Моё… мнение. Ну что же, — Она тоже уставилась в никуда, странная и ставшая вдруг необыкновенно далёкой. — Старуха — один из самых широко распространённых олицетворений архетипа. Есть ещё Великие Мать и Отец, Божественное Дитя, Плут, Чародейка (Чародей), Девушка и Юноша, Воин (Воительница) и Дурак (Дурочка). И другие.

— Чувствуется связь со сказками. И с тем, что так гордо называют фэнтези.

— Точно. Но то, что вы описали, больше всего напоминает… Гм. Про себя я привыкла её звать La Que Sabe, Та, Что Знает. Образ, встречающийся в бесконечно большом количестве культур, обычно в той или иной форме является воплощением цикла Жизнь — Смерть — Жизнь. Материнство. Вы должны понимать, что я хочу сказать.

О да. Я понимала. Ребёнок как связующее звено между жизнью и смертью. Ещё бы мне не понять. Привычная боль резанула и затихла. Почти уже привыкла. Почти смирилась.

— Ту.

— Оно самое. Правда, скорее в своём духовном аспекте, нежели в физическом. Жизнь и Смерть духа.

— Ужасно расплывчато.

Она, казалось, не слышала.

— У неё много имён. La Trapera, Собирательница. La Huesera, Костяная Женщина. Na’ashje’ii Asdiaa, Женщина-Паучиха. Мать Дней — Мать-Созидательница-Богиня всех существ и свершений. Мать Нике — повелительница всего тёмного. Дурга — госпожа небес и ветров, а также людских мыслей, из которых возникает реальность. Коатликуэ, которая рождает новую вселенную, коварную и неуправляемую. Геката — старая провидица… Девушка-старуха живёт в каждом из нас. Она в мире духа, в мире между мирами, в Rio Abajo Rio, в реке под рекой. Там, где духи воплощаются в образы. Она стара, старше, чем океаны, её века не счесть, она извечна. — Нефрит чуть вздрогнула, словно очнувшись от странного сна.

Звучало почти как словесный портрет кого-нибудь из древних эль-ин.

— Здорово. Я и половины слов не поняла.

— Простите. Это моё хобби. В некотором роде.

Понятно. Удирает в головоломную философию всякий раз, когда с души начинает воротить от бесконечных интриг и трусливых компромиссов. Знакомо.

— Но почему старуха? — Этот вопрос действительно ставил меня в тупик. Зачем Эль было представать в таком странном обличье?

Арр-леди как-то очень внимательно рассматривала свои ногти. Чувствовалось, что ей до жути хочется спросить, были ли все эти вопросы чисто гипотетическими. Но маленькая женщина не могла не понимать, что ответа не получит.

— Предполагается, что девушка-старуха показывает нам, что означает быть не состарившимися, а умудрёнными.

— Н-не поняла.

Она улыбнулась как-то отстранённо и очень иронично.

— Перед эль-ин такая проблема обычно не стоит. Вам, боюсь, не грозит ни то, ни другое!

— О!

«Вот теперь я окончательно запуталась». Или это было оскорбление?

Нефрит смотрела на меня, чуть склонив голову к плечу, и облако философско-мифических образов и имён окутывало её невидимой фатой. Когда-то я подумала, что эль-ин сочли бы для себя великой честью, выпади этой женщине судьба родиться в одном из наших кланов. Но только сейчас пришло чёткое осознание её… невероятности.

— А при чём здесь кости? — Кажется, мой голос прозвучал почти жалобно.

Она продолжила, говоря напевно и ритмично, точно рассказывая древнюю легенду.

— La Que Sabe собирает кости. Это её работа — вызывать мёртвые и расчленённые части самих себя, мёртвые и расчленённые аспекты самой жизни. Та, что воссоздаёт из того, что умерло, — всегда двойной архетип. Мать Творения — всегда ещё и Мать Смерти, и наоборот. Из-за этой двойной природы и двойной задачи она ставит нас перед необходимостью великого труда: понять, что вокруг нас, подле нас и внутри нас самих должно жить, а что должно умереть. Определить срок того и другого. Позволить умереть тому, что должно умереть, и жить тому, что должно жить. — Её пальцы побелели, вцепившись в поводья, губы сжались. Я отвернулась, почти физически ощущая мужские взгляды, буравящие спину. Даже северд-ин прислушивались — невероятное для них событие.

— А пение?

— Пение над костями. Пение над духом. Над осколками своих снов. — Я вздрогнула.

У нас внутри кости дикой души.

У нас внутри возможность снова облечься в плоть и стать тем существом, которым мы когда-то были.

У нас внутри кости-ключи к тому, чтобы изменить себя и свой мир.

— Я не понимаю.

— Это вне понимания.

У нас внутри дыхание, наши страхи и наши стремления. Они сливаются в песнь, гимн творения, который мы так страстно желаем спеть.

А ещё внутри живёт Старуха, которая соберёт всё это вместе. Она поёт над костями, и, пока она поёт, кости обрастают плотью. Изливая тоску и смех над собранными костями того, чем мы были когда-то, мы «воплощаемся». Встаём на четыре лапы и бьём по бокам хвостом (а глубоко внутри все люди опираются на четыре лапы и имеют хвост, иначе они просто перестают быть людьми). И возрождаемся.

— Красиво…

Нефрит сверкнула ещё одной из своих ироничных улыбок.

— Высшая похвала, которую можно получить от эль-ин. Я польщена.

Эль. Что же мне пытаются сказать? И почему нельзя просто облечь это в сен-образ, не прибегая к дурацким головоломкам?

— И очень усложнённо. Неужели всё это есть в ваших сказках?

— La Que Sabe перекликается с теми мифами, в которых мертвецов возвращают к жизни.

Ах, можно было бы и догадаться. Ну и что я из всего этого должна извлечь? «Найди мои косточки». Ох, Эль, я тебе за это ещё отплачу!

Арр-леди с неподдельным интересом разглядывала мою кислую физиономию.

— Я помогла вам?

— Скорее ещё больше запутали. — Это признание должно было прямо-таки лучиться искренностью.

— А так оно всегда и бывает, — философски заметила маленькая женщина.

Мы ещё некоторое время ехали бок о бок, и я, чуть скосив глаза, могла видеть тонкий, чётко выделяющийся на фоне призрачного света профиль. Как она меня видит? Кем? Какое странное, мелодично поющее на давно мёртвом языке имя придумала, чтобы встроить меня в свою диковинную картину сказок и преданий?