4) Они единственно Дух Свят в себе и Священное Писание вне себя восприимут за правило своей веры и своей жизни, и другим предпишут. Ибо все языческие законы и употребления должны отвержены быть…

5) Они наипаче прилежать будут к доставлению всем своим подданным всех нужных средств и случаев жить спокойно и благочестиво… и детей своих наилучшим христианским образом воспитывать.

6) Они будут стремиться обращать всю мощь и мудрость свою к служению любви, или только к тому употреблять, дабы они совершенную волю Божественной и духовной любви Иисуса Христа всегда лучше познавали и исполняли. Ибо у Бога и в небесах есть мощь да мудрость и сии обе совершенно покорены любви так, что все совершается по воле святейшей любви и все сею любовью живится, освещается и правится. Любовь есть царь всех царей, всемогущество Божие, сокровище мудрости и правитель всего мира. О Цари! Заметьте сие хорошенько!..».

Картины будущего идеального царства лишь отчасти соответствовали действительному облику масонского ордена — привычкам, вкусам и житейским взглядам участников масонских лож. Братство вольных каменщиков должно было прежде всего сделаться той «республикой верующих», которую рисовало «Новое начертание истинной теологии». Согласно масонскому преданию, «естественное равенство и дружество» в ордене установил еще царь Соломон.

По Уставу «каменщик восстановляет первобытные права человеческого племени: он не усердствует никогда народным предрассудкам, и священный узел сравнивает здесь все состояния. Уважай в обществе гражданском степени учрежденные или терпимые Провидением; часто гордость оные вымышляла, ей и предоставлено оные хулить и отвергать. Но берегись вводить в храмах наших лестные отличности, нами не принимаемые. Оставь твои достоинства и знаки любочестия за дверями и входи к нам с сопутницами токмо твоими добродетелями. Какое бы твое светское звание ни было, уступи в ложах наших добродетельнейшему и просвещеннейшему».

Возможность стоять на равной ноге с любым из членов братства приятно волновала многих масонов.

Вступая в 1750 году в общество каменщиков, сам Елагин испытывал «тщеславие, да буду хотя на минуту в равенстве с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и знаками от меня удалены суть… Вошед таким образом в братство, посещал я с удовольствием ложи… Мнимое равенство, честолюбие и гордость человека ласкающее, боле и боле в собрание меня привлекало: да хотя на самое краткое время буду равным власти, иногда и судьбою нашею управляющею».

Но действительность и здесь часто расходилась с мечтами. Сквозь дымку равенства, которую набрасывало на «братьев» участие в ордене, отчетливо проступали все светские различия общественного положения.

Когда в кругу московских розенкрейцеров произошли недоразумения из-за покупки Гендриковского дома, то некоторым участникам Типографической Компании самолюбие напомнило, что они бояре и генералы, а Новиков поручик.

Это самолюбие московских розенкрейцеров почувствовал тогда же и противник Новикова — барон Шрёдер. «Я мужик, а они — важные господа», — с горечью раздражения отзывался о своих подчиненных по ордену барон Шрёдер, выражая надежду, что ему не придется подобно Шварцу «околеть для русских».

Восхваляя императрицу Екатерину за то, что она не хотела арестовать Новикова без причины, Лопухин спрашивал читателей своих «Записок» (копии с которых он раздавал своим друзьям, то есть преимущественно масонам): «Кто же был Новиков? Содержатель типографии, поручик отставной, которого она считала совершенным злодеем — такая деликатность заметна была бы и в губернаторе, досадующем в своей губернии на человека подобного состояния».

Если родовитые и сановные масоны не могли забыть о чинах и сословии даже ближайших своих «братьев» и «начальников», то тем естественнее ожидать проявления таких же чувств их вне орденского круга.

Путешествуя за границей, осторожный поклонник Сен-Мартена Зиновьев прочел манифест 1785 года о дворянстве. Сожалея, что в теперешнем дворянстве мало «достойных людей», Зиновьев писал: «Очень мне понравились в сем манифесте благодарность и признательность, которые государыня дворянству изъясняет».

«Судя по великолепию дворца» (в Дрездене), тот же Зиновьев многого ждал от Саксонии, «но к сожалению премалейшее расстояние между дворянством и народом нашел».

С. И. Плещеев проездом в Авиньон, где он воспринял идеи небесного братства Нового Израиля, особенно был доволен Фрибуром в Швейцарии: там «женщины отменно хороши; дворянства много».

О. А. Поздеев всю жизнь горячо отстаивал крепостную власть дворян над крестьянами. В 1785 году он говорил в рязанской ложе Орфея: «Человек точно должен быть для собственной своей пользы в таком положении, чтоб он всегда надеялся и боялся, и даже, если мы захотим заметить, то и люди, подверженные теперь нашей власти, должны для их собственной пользы и выгоды быть в таком же положении; ибо если перестанут надеяться, то придут в отчаяние, а если не будет в них страха, то выйдут из послушания».

В конце 1796 года, во время беспорядков среди крестьян своего вологодского имения, Поздеев жаловался Лопухину, что крестьянами руководит «иллюминантический дух безначальства и независимости, распространившийся по всей Европе».

В письме 1817 года к Ланскому (за несколько лет до своей смерти) Поздеев, подводя итоги жизненному своему опыту, писал, что как только крестьяне будут освобождены «от зависимости дворян… то они войдут в такое своевольство и такое распутство, что тем начнется, что зачнут всех грабить, резать, то кто с ними сладит?.. Дворяне в государстве так как пальцы у рук. Высвободи вожжи, то лошади куда понесут и самого седока».

Тот же социальный инстинкт подсказывал масонским деятелям мечты о твердом Государе, возглавляющем весь общественный строй. Путешествуя по Италии, Зиновьев «ходил смотреть почти разваленный замок, которых в Неаполитанском королевстве великое множество, что доказательством служит, что феодальное правление здесь перевелось после всех. Как слаба в прежнее время власть государей и какие должны были быть беспорядки в правлении!»

Захара Карнеева приводит в умиление мысль о том, «сколь многие миллионы людей управляются единым царем…». Рисуя слушателям «свет Царства Духовного» и «Самодержавное Духа Божия Государство», тот же Захар Карнеев в другой речи приводит пример из области политической жизни, ясно показывающий симпатии и мысли ритора и слушателей, для которых этот пример — яркий образ — все должен был осветить и объяснить.

«К лучшему впечатлению существенной разности исканий сих и предметов их представим себе два правления: самодержавное, где в Царе заключается весь закон, порядок и единая воля…; и демократическое, где столько бывает разнообразных воль, сколько частных умов, и где всякий житель государства без просвещения и познания законов подает свой голос и один другому беспрестанно прекословит».

«Свету Царства Духовного» 3. Карнеев противополагал «бедное и гнилое царство мира сего, царство демократическое разнообразных страстей и пороков». Не противоречил Карнееву и Кутузов, рассказывая свой сон в письме к Лопухину: «Сойдя в нижнее жилище, нашел я толпу страстей, кричащую страшным образом. Шумные их поступки уверили меня скоро, что они старались казаться демократами».