– Позвони Самарину! Передай – его жена жива. Она в Белоруссии, под Гомелем, во второй больнице. В социальной палате. Амнезия у нее.

Один из «московского подкрепления» ощутимо подтолкнул Славу в бок, чтобы не вел посторонних разговоров и поторапливался.

– А ты куда?

– Скоро вернусь! – не стал раскрывать карты майор Фейк.

Прокофьев весело фыркнул, когда его подчиненные аккуратно, но твердо запихивали задержанного на заднее сиденье таксомотора.

– Вернешься? Хм! Это вряд ли.

И лишь в салоне на Славиных запястьях щелкнули наручники.

Билетов на самолет не оказалось даже для представителей СК. Этапировали задержанного поездом. Зато отдельное купе.

За два дня, что ехали до Москвы, переговорили о многом. Кино, музыка, книги… Ну и о главном, конечно. О долге.

– Нет, я все понимаю, – переодевшийся в спортивный костюм Прокофьев сидел в купе напротив Славы и кивал, похлебывая горячий чай, – тебя ловили какие-то страшные люди, непонятно за что. Ты снял одежду с больного, украл документы. Уехал в Великозельск. Здесь у меня нет вопросов, все понятно. Но скажи мне, дружок, дальше-то зачем?

Прокофьев вытащил из разорванной пачки сладкую вафлю, надкусил. Только ради чая в подстаканнике вприкуску с вафлями он готов был путешествовать на поезде по всей стране. Было нестерпимо вкусно, как в детстве, когда на каникулы мама везла его к бабке на Азовское море.

Перед Золотовым тоже стоял стакан с чаем – Прокофьев слыл демократом, – но задержанный чай с лимоном не любил и пил только во время простуды. Он предпочитал эспрессо из маленькой белой чашечки. Без сахара. Но кофе здесь не подавали.

– Сидел бы себе тихо! Зачем дела возбуждать? – Прокофьев, утирая платком чайную испарину, кивнул на стопку папок рядом с собой на диване. – Да еще с арестами? Ты объясни мне по-простому, чтобы я понял. Это ж… Полный патриотизм!

А как здесь объяснишь? Тем более по-простому? Говорить красивые и громкие слова? Но это ведь не передовица в газете, а вагонное купе, неуместно вроде. Рассказывать про чувства, которые испытал, шагнув из люксовой палаты великозельской больницы в коридор, где все напоминало послевоенный барак? Про Настю, Федорова, собственную гордость? Не поймут. Прочитал стих Тютчева про непонятую умом Россию.

– У тебя не белая горячка, часом? – Не проникся полковник высоким штилем. – Похоже на то. Ты что, реально думал довести эти дела до суда?

– Не знаю… Но есть только два пути. Разрушать храмы или восстанавливать… Я попытался сделать второе.

– Понятно. Под дурака зря косишь… Экспертизу сделаем качественно.

Слава окончательно решил, что объяснять бесполезно. Вместо этого попросил дать телефон. Позвонить, а не поиграть.

– А вот с этим – вряд ли. Даже адвокату.

Вячеслав Андреевич не собирался звонить адвокату. Он хотел позвонить Насте. Сказать, что срочно вызвали и что непременно вернется. А теперь она решит, что герой банально наобещал с три короба, а сам испугался и сбежал. Только помирились. Обидно.

Собственно, Анастасия примерно так и решила, в очередной раз услышав из трубки «Абонент временно недоступен». Приехала в отдел, где радостный Дима, вместо того чтобы успокоить, принялся подзуживать, что Настин ухажер просто сдрейфил.

– Собери ОМОН, собери ОМОН, будем Марусова брать… – передразнил мелкий романтик, незаметно приближаясь к любимой еще на пару сантиметров, – а потом, видать, прикинул, что своя шкура дороже. А скорее всего, сверху запретили. Вот и сдернул.

Расстроенная Настя опустила руку с телефоном и отодвинулась от Димы.

– Но ведь возбужденные дела нельзя выкинуть в корзину? Люди арестованы – их куда девать? Дима, попробуй, узнай его служебный телефон в Москве. Пожалуйста.

– И не подумаю. Захочет – сам позвонит!

Сказал, как ампутировал! Нашли дурака! Умотал – скатертью дорога! Дима решил, что пора брать быка за рога. Надо после работы в цветочный зайти.

Шансы свои романтик оценивал как неимоверно высокие. Теперь, после бегства московского хлыща, Настя не отвертится! Скажет долгожданное «да» и подарит лобзание! Он своего добьется!

* * *

Телефон настоящего Антона Плетнева тоже отвечал «Абонент временно недоступен», нервируя весь театральный коллектив и Сергея Геннадьевича Васнецова в частности. Последнего, пожалуй, больше всех, ибо грозный спонсор господин Соловьев требовал назвать реальные сроки премьеры. Последние и окончательные. А как назовешь, если в наличии нет главной фигуры – режиссера?

Соловьев почувствовал, что готовится подвох, – лично пожаловал в театр на разборку. Дядя Сережа мялся, как шоколадный батончик в кармане, и на все требования предъявить режиссера пред ясные очи спонсора выкидывал вперед руку с часами убеждая, что Юрий Иванович появится совсем скоро. Буквально через час – в поликлинику пошел, кровь сдать на анализы. Но Соловьев решил больше на самотек вопрос искусства не пускать и прочно обосновался в директорском кресле, попросив кофе.

Буфетчица старалась изо всех сил и готова была целовать кофемашину, но и это не помогло. Пришлось Васнецову нагибать гладкий мячик головы и призывать «рубить, не стесняться» – Юрий Иванович Иванов был отпущен на пару дней по личным делам, но обратно, увы, не вернулся.

Соловьев таких шуток понимать не хотел. Что, и этот ушел в запой, почему-то называемый здесь творческим кризисом? Однозначно обрисовал финал истории – волшебное превращение народного театра имени Гоголя в инородный. Нечего место в историческом центре занимать, больше пользы будет, если в здании бизнес-центр открыть. На одной аренде сразу отобьется все то, что с барского плеча на спектакль перепало.

Васнецов клялся и божился, что новый режиссер в смысле горячительного ни-ни, артистов за один запах перегара с репетиции выгонял. Порядок в труппе железный навел! Волевой, так сказать, рукой!..

И в минуту, когда судьба очага культуры была практически решена, дверь в кабинет открылась, и на пороге возник сам Юрий Иванович. Обладатель волевой руки вид имел плачевный: под глазом фингал, на скуле ссадина, кожа на руках ободрана. Да и одежда на нем была не только не первой – даже не второй свежести. К рубашке прилипли березовые листья, как будто он парился, не раздеваясь. Соловьев, точно ищейка, принялся нюхать воздух, пытаясь уловить алкогольные пары. Не уловил. Неужто что похуже?

– Здравствуйте. Извините, господа, я трубку потерял, – спокойно и устало поприветствовал Плетнев уважаемое собрание, развеяв черные мысли спонсора, – люди на месте?

Васнецов не мог припомнить, когда и кого он в последний раз был так счастлив видеть. Поспешил заверить, что все в сборе, только его и ждут.

– У меня просьба. Доведите до коллектива, что выходные отменяются. Переходим на усиленный график работы. В городе операция «Ураган»…