Орасио дал ему монету. Затем вынул спички и зажег лампу — в лачуге уже царил сумрак…

Закрыв дверь, Орасио кинулся обнимать и целовать жену. Когда он отпустил ее, она оглядела комнату. Старые, почерневшие стены; в глубине железная кровать и тумбочка; посредине столик и два стула; слева — деревянный сундук, справа — закопченный очаг, который, по-видимому, служил также и столом. И дом и мебель — все было старое; только полка для посуды оказалась новой. Орасио расставил на ней тарелки, положил вилки, ножи, ложки… Наверху красовались кастрюля, судки и широкая миска — это была вся их кухонная утварь.

Идалина еще раз не спеша обвела глазами комнату. Орасио очень хотелось услышать ее одобрение: он обошел весь город в поисках самой дешевой подержанной мебели.

— Ну как? — спросил он.

— Хорошо… — ответила Идалина. И с нежностью добавила: — Ты, верно, жалеешь, что у нас нет своего домика, о котором ты говорил, правда?

— Конечно, я предпочел бы сразу же после свадьбы оказаться в собственном новом доме, где мы зажили бы на славу и со временем растили наших детей…

— Да… но не думай об этом… Главное — жить дружно и счастливо…

Однако Идалина тоже свыклась с мечтой о домике, и теперь ей неожиданно стало грустно. «Здесь еще хуже, чем у нас в Мантейгасе», — подумала она.

— Разумеется, это временно, — продолжал Орасио. — Пока не будут готовы дома, которые строит муниципалитет… Потом мы переедем туда. Я не собираюсь прожить всю жизнь в этой конуре, не хочу, не желаю!

Орасио подошел к тумбочке, которую приобрел только потому, что без нее хозяин не продавал кровать.

— Тебе нравится? — не без тщеславия спросил он: ни в Мантейгасе, ни в Алдейя-до-Карвальо, ни даже здесь, в Ковильяне, бедняки не знали этой мебели и ставили ночной горшок под кровать.

— Да…

Она снова огляделась, как бы стараясь определить, чего же не хватает. В этой единственной комнате их дома была только наружная дверь и маленькое окошко, которое выходило на улицу. Идалина внимательно осматривала стены, будто надеялась увидеть еще одну, внутреннюю, дверь.

Орасио догадался, что она ищет: не раз в разговорах о домике он упоминал о теплой уборной. Ему не хотелось говорить о таких вещах в первый день их совместной жизни, но он понял, что этого не избежать.

— Да… Уборной здесь нет… В домах рабочих всюду так… Придется все выливать в раковину… она за дверью, под лестницей. Ты сразу увидишь. На ней деревянная крышка.

Идалина стыдливо опустила глаза. Он стал объяснять, словно оправдываясь:

— Я очень хотел снять что-нибудь поприличнее, но это нам не по средствам. И то наш дом лучше многих других. Есть улицы, где одной раковиной пользуется целый квартал: домовладельцы не хотят тратиться. В одном месте сдавался дом побольше и за ту же цену, но я, как видишь, предпочел этот. Здесь по крайней мере у нас своя раковина…

— Что ж, начну раскладывать вещи… — печально сказала Идалина.

Орасио посмотрел на нее с тревогой:

— Похоже, тебе все тут не понравилось… Так это?

— Нет… Почему тебе пришло в голову? — возразила Идалина, но голос ее звучал по-прежнему грустно…

Идалина наклонилась, чтобы открыть сундучок. Орасио обнял ее за талию и поцеловал.

— Давай сначала поедим, а когда вернемся, разложишь вещи.

— Разве мы будем есть не дома?

— Это только сегодня, мы ведь ничего не купили. Пойдем. Заодно я покажу тебе, где строят дома для рабочих. Увидишь, какое красивое место!

Проходя по улице, Идалина через раскрытые двери видела у порогов круглые деревянные крышки, о которых говорил муж. Она подумала, что ей было бы стыдно ходить к общей раковине с ночным горшком… Они свернули на другую уличку, которая ничем не отличалась от улицы Азедо: всюду оборванные дети, неопрятные женщины, растрепанные старухи, бродячие собаки и кошки.

— Мне казалось, что в Ковильяне иначе… — прошептала Идалина, схватив Орасио за руку.

— В Ковильяне не только это, дурочка! Здесь живут бедняки, не там, наверху, есть дома, каких в Мантейгасе и во сне не видели. Я тебе как-нибудь покажу; они не хуже, чем те, что в Лиссабоне и Эсториле…

Они вошли в сквер на площади. Высокие липы были в цвету. В воздухе еще реяла солнечная пыль. Публика наслаждалась ароматом и предвечерней прохладой.

Орасио и Идалина облокотились на парапет; перед ними открывался вид на Карпинтейру.

— Смотри, это вон там! — И Орасио указал на пологий склон противоположного берега реки. — Вот где мы будем жить… Видишь? Красиво, правда?

Идалина разглядела вдали дома еще без кровли.

— Очень красиво, — подтвердила она. — Но когда они будут готовы?

— Не знаю, должно быть, через несколько месяцев… — Орасио показал в другую сторону, налево. — А вон там фабрика, где я работаю… Видишь?

— Та, что стоит отдельно?

— Нет. Это фабрика Алсада. Моя — с флагом.

— А… теперь вижу.

— Скоро и ты туда пойдешь… Я уже просил Фелисио. Будешь либо штопольщицей, либо браковщицей в зависимости от того, кто больше нужен… Фелисио обещал тебя устроить… — Орасио улыбнулся. — Выйдет что-нибудь из этого или нет — не знаю… На всякий случай я попросил Маррету поговорить с мастерами на других фабриках… Ты начнешь работать, и нам будет легче… Когда я стану ткачом, заживем совсем хорошо…

Идалина слышала об этих планах не раз. Она ласково улыбнулась мужу, и взгляд ее снова обратился к фабрикам.

— А все-таки мне больше нравится Мантейгас… — заметила она как бы про себя.

— Это потому, что ты еще не привыкла. Тут тоже неплохо… Смотри, вон замок Белмонте, где мы сегодня были. А теперь повернись. — Он указал на центр города. — Видишь те красивые здания? Это о них я тебе говорил… Я никогда, конечно, не входил ни в один из этих домов, но говорят, что там полным-полно всякого добра, накупленного в Коимбре и Лиссабоне, — здесь такие вещи не продаются. Особняк с балконами — это дом моего хозяина. Иногда из Лиссабона к нему приезжают гости и проводят здесь день-другой, а потом отправляются на виллу, она стоит на берегу Зезере…

Орасио казалось, что богатство хозяина придает и ему больший вес в глазах Идалины.

— А что за человек твой хозяин?

— Толком не знаю… Мне его только раз и довелось видеть по-настоящему. Одни его хвалят, другие ругают. Но из всех фабрикантов он самый умный и самый ловкий…

Внезапно Орасио вспомнил, с каким презрением посмотрел на него Трамагал, когда Азеведо де Соуза показывал фабрику своему швейцарскому гостю; настроение у него сразу испортилось.