Все ж таки его статус – спецагента разряда «элита» – дает ему определенные преимущества над всеми прочими спецслужбистами, в каком бы высоком звании они ни ходили. Кодовое словосочетание, которое он только что озвучил, – это современный аналог знаменитого некогда, вгоняющего в дрожь – «слово и дело государево!». Вся верхушка спецслужбистской иерархии – тайной и явной – обеспечена средствами круглосуточной «защищенной» связи, потому что такова специфика их работы. Да, он только что сказал: «Слово и дело»! Сам этот факт уже означал очень многое. Спецагент, сказавши: «Слово и дело» – наделяется – пусть на короткое, ограниченное время – практически такой же властью, как руководитель любого силового ведомства страны. Сама природа и механизмы этой власти – одна из наиболее оберегаемых государственных тайн. И хотя даже в этой системе иногда случались досадные сбои, все же ничего более действенного и эффективного в государстве пока не создано…

– Третий на связи, – прозвучал из динамика знакомый голос. – Что у вас, Полста седьмой?!

– Прошу «добро» проследовать на «Рижскую»! Нас на пару с прикрепленной гонят в адрес! Я прошу вас отменить прежний приказ и разрешить нам проследовать до места ЧП!

– У вас все? – после небольшой паузы спросил Шувалов.

– Остальное доложу при личной встрече.

Последовала еще одна томительная пауза…

– Добро! – наконец донеслось из динамика. – Полста седьмой, следуйте на «Рижскую». Оператор, возьмите под контроль, если потребуется – обеспечьте сопровождение! Все. Отбой связи…

Рейндж, прикрепленная и ее вредный четвероногий приятель находились на месте недавней трагедии уже более полутора часов.

«Гелентваген» удалось припарковать всего шагах в пятнадцати от пострадавшей от взрыва «стекляшки». Джип поставили так, чтобы он не мешал проезду транспорта спасателей и медиков. Пожар в кафе – если это можно назвать пожаром – потушили очень быстро, но в воздухе все еще чувствовались резкий запах гари, ну и другие запахи, сопут-ствующие подобного рода драматическим событиям. Взрывное устройство, судя по характеру разрушений, рвануло внутри кафе-бистро. Сам взрыв, говорят, был не очень сильным, прозвучал как громкий хлопок. Но стекла вылетели все, и это обстоятельство, – хотя осколками были поранены несколько прохожих – определенно спасло жизнь многим из тех, кто находился в момент взрыва внутри бистро…

Но жертв все равно не удалось избежать: взрывом убило шестерых, еще около двадцати человек, с ранениями, травмами и ушибами разной степени тяжести, увезли в Склиф и другие госпитали…

…Ну так вот: свой массивный джипешник они поставили так, чтобы его было видно и от выхода станции метро – проход на «Рижскую», правда, временно заблокирован – и со стороны проспекта Мира. Измайлова почти все это время молчала: может быть, решила про себя, что Мокрушин – конкретно псих, что у него – после перестрелки в районе Братиславской – окончательно снесло башню, а с больными на голову, как известно, спорить бесполезно. Но возможен и другой вариант: Измайлова, довольно неглупый, кстати, человек и крепкий, с основательной базовой подготовкой профессионал, врубилась наконец, почему они сюда приехали и какую цель – действуя сугубо на интуитивном уровне, – преследовал Мокрушин, испросив у руководства разрешения присутствовать на месте недавней трагедии.

Во всяком случае, когда Рейндж поцапался сразу с двумя милицейскими полковниками из столичного ГУВД, они потребовали, чтобы «совбезовцы» убрали свой джип… к такой-то матери, потому что это было идеальное место для их штабного фургона – Измайлова кому-то позвонила со своей служебной мобилы, перебросилась с кем-то словцом и передала трубку одному из ментов. Тот выслушал, что ему сказали, вернул трубку агентессе, вяло козырнул и, сделав знак своему коллеге из столичного главка, отправился искать другое место для своего транспорта.

По правде говоря, они трое, Мокрушин, агентесса и примкнувший к ним Ганс, – хозяйка хотела оставить своего дружка в салоне джипа, но Рейндж потребовал, чтобы пес светился здесь наряду с ними – были единственными, кто ни черта не делал, кто слонялся внутри зоны оцепления без всякой видимой и внятной цели (Рейнджа, впрочем, нисколько не интересовало, что о нем думают понаехавшие сюда сотрудники различных ведомств, потому что он, на свой лад, делал свою собственную работу).

– Влад, я тут отлучусь на несколько минут, – сказала, передавая ему поводок-рулетку Измайлова. – Ганс, будь умницей.

Мокрушин кивнул, а когда она отошла, пробормотал:

– О-о, черт, мне тоже не помешало бы отлить!

По его прикидкам, до ближайшего туалета было примерно такое же расстояние, как до Луны. И вообще, он сейчас при исполнении, а значит, может позволить себе оправиться вольно, по-полевому.

Но не на виду же у всего народа это делать?

…Рейндж, обойдя с тыла громоздкий штабной фургон, – тот самый, ментовский – приподнял куртку, вжикнул зиппером и стал справлять малую нужду. Чуть правее, выбрав поводок сразу метра на четыре, аналогичным делом, задрав правую ногу у заднего колеса припаркованной рядом черной «ГАЗ-31», занимался в данную минуту и дружище Ганс.

Когда из-за фургона послышались чьи-то шаги и следом прозвучал басистый говорок, Рейндж быстро вжикнул «молнией» брюк обратно и еще быстрее – одернул куртку.

– Это что еще такое! – загремел начальственный голос. – Черт знает что, форменное безобразие!! Вы чем тут все занимаетесь я вас спрашиваю?!!

Выяснилось, что, пока Мокрушин искал укромное местечко, где можно было бы более или менее спокойно облегчить мочевой пузырь, на место недавнего взрыва прибыла еще одна группа начальников, среди которых – именно он, направляясь со своей свитой к штабному фургону ГУВД, подал эти громогласные реплики – выделялся своей сановитой округлой фактурой и самой высокой из всех присутствующих тульей фуражки уже знакомый Рейнджу генерал-лейтенант Н.

– Мокрушев! – Подойдя к нему почти вплотную, генерал Н. забросил руки за спину и уставился на агента взглядом, который тому ничего хорошего не сулил. – Это-опять-вы?!

– Так точно, товарищ генерал, – отчеканил Рейндж, глядя на высокую тулью генеральской фуражки (правой рукой, в которой у него был поводок, он попытался подтянуть к себе Ганса, но тот неожиданно уперся, ну не вредная ли тварь? – разве можно так вести себя перед высоким начальством?!). – Это опять я. Вот только фамилия моя не Мокрушев, а – Мокрушин.

– Я объявляю вам строгий выговор в связи с неполным соответствием занимаемой должности! – строгим тоном сказал генерал Н. (кто-то из стоящих за спиной «свитских» сделал отметку в появившемся словно из воздуха блокнотике). – А теперь в сторону – дайте мне наконец пройти!!

Пока он говорил эту последнюю фразу, Ганс, которого совершенно, кажется, не смущало присутствие по крайней мере десятка полковников и генералов, одетых в форму и штатское, опять задрал ногу и возобновил прерванный процесс, причем брызги полетели и на колесо «Волги», и на чьи-то начищенные до зеркального блеска ботинки…