Это убежденность веры, или доказательство безумия? Я вспоминаю о явлениях призрака, которые заставили Гамлета думать о мщении, а видения Терезы наполняют ее радостью. Оба они преступили грань здравого смысла. Кто может судить, правы ли они?

Я беру ее руки в свои. Ее ладони и запястья покрыты шрамами.

– Мои руки иногда кровоточат, как кровоточили раны Христа, – говорит она с восторгом на лице.

– Это не удивительно, у вас такая сухая кожа. Позвольте мне приготовить мазь, которая смягчит ее и облегчит боль. – Я знаю, что могу помочь ей избежать этих незаслуженных страданий.

Тереза энергично качает головой и отнимает у меня руки, словно я предлагаю отобрать у нее драгоценный дар. Она отворачивается от меня и больше не хочет разговаривать.

Я боюсь, что разум Терезы слабеет от страданий. Я не хочу, чтобы она умерла, потому что видела достаточно безумия и смертей.

Наступил новый год, и подобно двуликому Янусу я смотрю одновременно и назад, и вперед. Оглядываясь назад, я вспоминаю, как Гамлет дарил мне амулет, прикосновение его пальцев к моей ладони, нашу недолгую радость и долгое отчаяние после нее. Глядя вперед, я вижу лишь чистую страницу, и что написать на ней, я не знаю.

Я сижу рядом с Изабель в доме для собраний, слушаю ежедневные чтения монастырских правил.

– Повинуйтесь Господу и его законам, и настоятельнице и ее правилам, и все ваши потребности будут удовлетворены, и каждый ваш страх будет развеян, – монотонно произносит голос матери Эрментруды. – С повиновением приходит полная свобода.

Изабель кивает с восторженным выражением на лице. Но почему-то этот урок меня раздражает. Поэтому я выскальзываю на улицу, несмотря на холод, и иду на кладбище, где, как я знаю, я останусь наедине со своими мыслями. Спускается сырая ночь, я размышляю о том, как я не повиновалась своему отцу и обманывала его. «Это мне в наказание?» – шепчу я, трогая живот. Младенец уже больше пяти месяцев в моей утробе, и этот груз с каждым днем становится все тяжелее. Мои тайны меня угнетают. Горе, вызванное утратами, наполняет сердце, и я боюсь оставаться одна. «Это горький плод моего неповиновения?» – громко кричу я, и стая испуганных дроздов взлетает с заснеженной земли и сливается с черным небом.

Чувствуя, как холод пробирает меня до костей, я иду дальше и веду сама с собой спор о непослушании и наказании. Потом обнаруживаю, что мои блуждающие мысли и ноги привели меня к жилищу матери Эрментруды. Изабель говорила мне, будто она всегда готова нас выслушать. Поэтому я стучу в дверь, и мать Эрментруда сама открывает ее, и не выказывает удивления при виде меня, несмотря на поздний час. Я плотно кутаюсь в накидку, пряча живот.

– Простите, что беспокою вас в такое позднее время, мать Эрментруда, но я в замешательстве, и нуждаюсь в вашей мудрости.

Мать Эрментруда открывает дверь, и я хочу опуститься перед ней на колени, но она жестом приглашает меня сесть. Потом садится рядом со мной, как будто мы с ней ровня.

– Я размышляла насчет сегодняшнего урока на тему о послушании, – говорю я. – Помогите мне понять: какая добродетель в том, чтобы отказаться от собственных желаний для того, чтобы выполнить волю другого человека?

Мать Эрментруда глубоко вздыхает, подбирая слова для ответа.

– Вы видели виноградную лозу, как садовник укрощает ее и заставляет виться вокруг ветки или жерди. Она подчиняется его руке, чтобы расти вверх, к солнцу. Точно так же покорность Божьей воле освобождает душу, помогая ей достичь рая.

Это сравнение не удовлетворяет меня, так как мой отец не был богом. Но если бы я была более послушной, стала бы я со временем честной и добродетельной? Я думаю о Гамлете, который не подчинился приказу призрака отца. Если бы он повиновался сразу же, возможно, погиб бы только Клавдий, а мы с Гамлетом сейчас были бы вместе. Но остались бы небеса довольны поступком Гамлета? Или ад бы возрадовался?

– Что, если намерения у садовника добрые, а его руки вредят выращиваемому им растению? – спрашиваю я, думая об отце, который, заботясь о моей безопасности, готов был пожертвовать моим счастьем. – Или если у садовника злой замысел? – Я вспоминаю, как сопротивлялась намерениям Гамлета отомстить, потому что мне претило насилие, которое он поклялся осуществить.

Мать Эрментруда не пытается проникнуть в глубинный смысл моих вопросов. В ее ответах нет хитрости, только искренность и правда.

– Каждый поступок и намерение нужно тщательно обдумать. Злой замысел никогда не может быть божественной волей, – просто ответила она. – Следует ему воспротивиться.

Мой разум хватается за ее слова, как заключенный, ожидающий помилования. Я была права, когда противилась задуманной Гамлетом мести, так как убийство – деяние, противное богу. Так же, как была права, когда не послушалась отца, когда он хотел, чтобы я предала мою королеву. Моя воля была справедливой и правильной, решила я.

Словно читая мои мысли, мать Эрментруда продолжает свой урок:

– Наши желания, тем не менее, бывают порочными и уводят нас с пути истинного. Но подчиняться святой воле – это радость.

С этими словами меня снова охватывает сомнение. Я добровольно вышла замуж за Гамлета, но это принесло мне только короткую радость и долгие страдания. Должно быть, я согрешила, и этим навлекла на себя беду. Могу ли я искупить свой грех и избавиться от страданий?

– Прошу вас, научите меня покоряться и находить ту радость, о которой вы говорите. Я вас буду слушаться! – Я уже готова сознаться во всем, выложить все свои проступки на ее суд. Я складываю ладони и сжимаю пальцами губы, чтобы удержать слова.

– Тогда идите, вернитесь в келью и читайте псалмы. Пусть они сделают эту работу – поищут в вашем сердце, преодолевая горы и спускаясь в темные долины. Отправьте их в ваши воспоминания.

Я застонала в душе. Что это за мучительное исследование, пустая трата времени? Чем оно может мне помочь? Но если я желаю найти успокоение, наверное, я должна научиться повиноваться. Поэтому я читаю псалмы, особенно те, в которых говорится об отчаянии, пока слова не запечатлеваются в моей памяти, но мне это не приносит успокоения. Неделю спустя я снова посещаю мать Эрментруду.

– Я изучала псалмы, как вы мне велели, но у меня еще остались вопросы. Могу ли я поверить, как нас учит Давид, что Господь открывает свою руку и удовлетворяет все наши желания, когда у меня все отняли?

Мать Эрментруду не тревожит вызов в моем голосе. Она теребит крест, висящий у нее на шее, словно это подарок от возлюбленного.

– С вами всегда любовь Господа.

– Я ее не чувствую, – с сомнением говорю я. – Скорее, я чувствую себя, как Иов, ропщущий на Бога за то, что тот у него все отнял. Я не безгрешна, как Иов. И все же, я не понимаю своего греха! – в смятении кричу я. Как могла быть грешной моя искренняя и верная любовь к Гамлету?