— Лучше. Только жизнь такая, что всегда приходится выбирать.

Марк Захарович уехал. Олег расплатился по счету и заказал еще чашку кофе.

В голове болтался лишь один вопрос: почему? Почему убили отца? И есть ли связь между тем, что он делает теперь, и прошлой работой Гринева-старшего?

Олег мотнул головой. Вопрос сделался философским, и ответ на него — положительный. Связи между прошлым и настоящим куда прочнее, чем принято признавать. Человек может прочесть за сознательную жизнь тысячи умных и неумных книг, приобрести опыт успехов и неудач, но вожжи прошлого, которого он не помнит и даже не знает, будут держать его прочнее, чем преступника, запертого в тесной камере, кованые цепи. «Сижу я в тесной камере, одну имею цель...» Надо же, люди даже думают порой понятными и принятыми штампами и не замечают этого.

Впрочем, чтобы довести до логического и успешного завершения то или иное начатое дело, штампы необходимы. Теперь их называют «схемами». Выстроить из пункта "А" в пункт "Б" лесенку и пройти по ней в светлое будущее — или в темное прошлое — не навернувшись.

Олег допил кофе и вышел. Улица была освещена слабо, его «Нива» припаркована метрах в пятнадцати, во дворике.

Массивная иномарка вынырнула из проулка, проехала, ослепив фарами; Олег успел прищуриться, иномарка проехала чуть дальше, резко затормозила, подала назад и снова оказалась перед Гриневым.

Три дверцы распахнулись одновременно, оттуда вывалились парни самой неприятной наружности и поспешили к Гриневу.

Олег ни о чем не думал. Быстро оценил шансы, чуть отступил к простенку дома... Впрочем, мысли бежали сами собой — его выследили? Кто? Люди Борзова?

Обиженные вкладчики? Люди, что стоят «над партией», какую он сейчас играет и каких он вычислил и представлял совершенно гипотетически? Или это просто — средней руки бандиты?.. Лицо одного показалось смутно знакомым...

— Что, ботаник? Это гора с горой не сходится, а человек с человеком...

Хоть ты и Медведь, а дурак! Номер, что оставил на визитке, помнишь? Напоминаю: ноль три. Скоро он тебе понадобится... Но набрать его ты не сможешь!

Олег вспомнил: автомобиль, девушка и вот этот, основной, получивший тогда в переносицу.

— Пробили мы тебя по пацанам, никто тебя не знает... Так что — без обид...

— Парень вытащил из рукава куртки короткую дубинку, гоготнул:

— Мы тебя чуть-чуть покалечим, но не до смерти, лады?

Лица парней, что стали по бокам, скривились нехорошими улыбочками... В руках — бейсбольные биты. Хотя спорт сей так и не прижился на родных просторах, а вот биты не возит в багажнике только ленивый... Под определение холодного оружия они никак не подпадают, а вот увечья наносят куда более существенные.

Таких ребятишек некогда называли просто — шпана. Только в нашенские времена сами они по непонятной причине величают себя ."братвой", а мирные обыватели называют таких бандитами. Обыватели правы: для нынешнего шпаненка просто унизить человека уже «не круто», для самоутверждения он может выбрать куда более тяжкий вариант.

Шпана. А шпану нужно лечить. Причем быстро. Не то они уработают Гринева иноземными жердинами под русским названием «бита», как трактор «Кировец» медлительного недотепу.

Замах того, что слева, Гринев пропустил. Но успел нырнуть ему под руку, и летящая в голову тяжелая палка пронеслась сверху, со свистом рассекая воздух.

Олег выхватил из-под куртки пистолет, труба глушителя почти уперлась в ступню нападавшего... Легкий хлопок, другой, третий... Вторая пуля попала в голень другого парня, третья — сшибла того, что стоял у тротуара. Еще выброшенные гильзы со звоном катились по земле, а нападавшие уже валялись ничком с перебитыми нижними клешнями и завывали, как стая волков — синхронно и хрипло.

Из кафе высунулся было охранник и тут же убрался: кому нужны чужие разборки? Олег собрал горячие гильзы, сунул в карман, вернулся к старшему, присел, воткнул под подбородок ствол, спросил тихо, почти ласково:

— Кто на меня навел?

— Ни... никто.

— Никто? — переспросил Олег, сделал вид, что повел пальцем спусковой.

— Нет! Правда! — высоко заголосил раненый, то ли от боли, то ли от страха.

— Мы в кабак ехали, тебя Картуш случайно узнал, как фарами осветили. Не убивай...

— Не буду. Я вас чуток покалечил, но ведь не до смерти? Так что без обид, лады?

Тот кивнул. Олег скорым движением скользнул ладонью по телу парня. Нет, ствола нет. Шпана — она и есть шпана.

Олег встал, спрятал пистолет, покачал головой, улыбнулся одними губами:

— Такие молодые, а такие неосторожные... Берегите себя... — развернулся и через несколько секунд скрылся в проходном.

Мотор завелся сразу. Олег выехал из дворика на соседнюю улицу, потом на проспект, и вскоре неприметная «Нива» вписалась в редкий поток машин.

Нападавшие его неприметный отечественный джип так и не узрели... Подъедет милиция, и что они скажут? Вышли поиграть в бейсбол головой прохожего?.. Или — на медведя поохотиться в центре столицы? Так медвежья охота крепко отличается от утиной, это наши предки исстари ведали... Как у Владимира Ивановича Даля?

«Рад медведь, что стрелка миновал, рад стрелок, что с медведем разминулся».

А скорее, никакой милиции они дожидаться не станут, переползут на коленках к своей арбе на колесах и тихо так двинут «на больничку». Потому как — не в Швейцарии живем: у нас то ли ты стрелял, то ли в тебя стреляли, а отвечать поперву будет тот, кто попался.

Предстоящее знакомство с Леонидом Мурдиным было для Гринева не просто неприятным. Во-первых, этот заплечных дел и тихих ликвидации мастер мог вообще не знать заказчиков. Во-вторых, не было никаких гарантий, что он сам поныне живет и здравствует по указанному адресу. И в-третьих... Вот это «в-третьих» распадалось на великое множество осколков, словно разбитая зеркальная витрина.

Олег боялся, что не сможет сдержаться и просто-напросто пристрелит эту сволочь раньше, чем узнает хоть что-нибудь. К тому же наемный убийца и сам по себе не безвинный агнец, мог оказаться и с товарищами по ремеслу, и чем тогда закончится встреча — никто не скажет. Ну и наконец, Мурдин мог просто — в перерыве между убийствами, зачистками и прочими профессиональными обязанностями — мирно жить в кругу семьи — милой и доброй жены, пары детей, кошки, собаки, морской свинки, хомячка, — и для всех он был вовсе не тем, кем был для Олега, — убийцей и падалью, а милым, добрым, любимым, единственным — хозяином, сыном, мужем, папой. Может, в этом и состоит порой вся подлость окружающей жизни?

Человек в одном обличье — бешеный волк, в другом — добрый ушастый ежик... Кто скажет?

Повторить вслед за чеховским героем: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», — хочется, но... Опыт подсказывал, что среди людей — каких только тварей не водится. И все — Божьи. Если не обнаружится обратное. И в этом Гриневу нужно было убедиться самому. А вдруг весь рассказ не трезвеющего последнее десятилетие Кузнецова — вымысел неопохмеленного воображения? А что, если Марк Захарович на этот раз сплоховал?