— Попались, голубчики! — радостно закричал здоровенный малый с казацкой саблей и веселыми разбойничьими глазами. — Андрюха, смотри в оба, если дернутся, руби!

— Не бойся, не дернемся, — стараясь казаться спокойным, сказал я. — И нечего здесь саблями размахивать, вы не на параде!

То что, французские уланы вдруг заговорили по-русски, не столько удивило, сколько расстроило казаков. Они сразу поскучнели.

— Так вы, что, выходит, свои? — разочаровано спросил здоровяк. — Тот-то я думаю, чего это французы такие, если вдвоем в лес сунулись!

— Свои, — подтвердили. — А вы кто, партизаны?

— Точно, — подтвердил тот же казак.

— Это ваши там с французами бьются? — кивнул я в сторону затихающего боя.

— Капитан обоз отбивает, а мы тут в резерве, — подтвердил он. — А вы почему в чужой одежде?

— Так получилось, пришлось переодеться, — туманно объяснил я. — Говоришь, капитан в бою? Как бы нам с ним повидаться?

— Думаю, скоро сам здесь будут, тогда и повидаетесь. Он у нас орел! — похвастался он.

Я начал вспоминать все, что помнил о партизанах 1812 года. Первым на память пришел самый известный из них, Денис Давыдов.

— Капитана вашего случайно не Давыдовым зовут?

— Нет, — вместо здоровяка ответил красивый парень с кривой турецкой саблей, которого здоровяк назвал Андрюхой, — нашего капитана кличут Александром Никитичем.

Это имя мне ничего не сказало, и я назвал еще одного известного партизанского командира:

— А фамилия его случаем не Фигнер?

— Так вам Александр Самойлович нужен? — образовался здоровяк. — Он тоже здесь в этих лесах. Мы вчера с его людьми целый обоз с золотом и серебром отбили! Лихие рубаки, всех хранцузов вырезали!

Теперь я узнал имя отчество Фигнера, осталось узнать, к кому попали мы.

— А Александра Никитича как прозывают? — вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Матильда.

— Так Сеславин же, — охотно подсказал Андрюха. — Он у самого главного командующего адъютантом был!

— Не слышали, такого, — покачала головой Матильда, я же обрадовался.

— Неужели сам Сеславин! — невольно воскликнул я.

Об этом замечательно храбром, достойном и благородном русском офицере я когда-то читал. Подробности не помнил, но общее впечатление, что человеком он был замечательным, осталось.

— Точно, они сами, Александр Никитич, — довольный произведенным впечатлением, подтвердил здоровяк.

Я подумал, какие сейчас удивительно бесхитростные времена.

Первому встречному человеку, да еще одетому в мундир вражеской армии, лишь только потому, что он хорошо знает русский язык, солдаты свободно выбалтываются все военные тайны!

— Вы здесь останетесь или с нами пойдете? — спросил казак.

— Если можно, то с вами.

— Бой там что-то слишком жаркий, — извиняющимся тоном объяснил он, — как бы наша помощь не потребовалась. Француз, он хоть и неправильной христианской веры, но драться не хуже православных способен!

По поводу «правильности» веры я спорить не стал. То, что только их вера правильная, я слышал от представителей всех существующих конфессий, с которыми приходилось сталкиваться. Наверное, по-другому просто и не может быть. Признавая право на существование чужой доктрины, как бы, невольно подвергаешь сомнению собственную. Скорее всего, именно поэтому между близкими церквями, берущими начало из одних истоков, постоянно идет битва не на живот, а на смерть. Взять тех же суннитов — шиитов, католиков — гугенотов, униатов — православных.

Мы гуськом двинулись по узкой дороге, назад, навстречу гремящему бою. Теперь там стреляли уже из двух пушек. Скоро над нами пролетело, ломя ветки, «шальное» ядро.

Вдруг ружейная стрельба началась совсем близко от нас, и казак, возглавлявший шествие остановился и поднял руку. Я приготовил свои мушкетоны и всматривался в просветы между деревьями. Матильда подошла совсем близко ко мне и «нервничала» рядом.

— Вон они! — закричал кто-то из казаков и выстрелил в сторону от дороги.

Теперь и я увидел, как, прячась за деревьями, к нам бегут солдаты в белых штанах и синих мундирах. Судя по обшлагам и шапкам это, были, скорее всего, баварские гренадеры. Было их никак не меньше сотни, а нас, я мельком глянул на дорогу, около двух десятков. Однако казаки держались спокойно, готовились к отражению атаки и только мой знакомый здоровяк, кому-то громко крикнул:

— Петро, уведи в лес лошадей!

— Матильда, тебе тоже лучше увести наших лошадей, — сказал я француженке, чтобы спровадить ее отсюда.

— Я останусь с тобой! — ответила она, вцепляясь в повод своего коня.

— Хочешь, что бы их перестреляли? — сердито сказал я.

Делать ей здесь было совершенно нечего. В бою, особенно рукопашном, кроме смелости еще нужно умение, чего у нее не было. Мне же ее присутствие было бы лишней обузой.

— Я останусь! — опять начала она, но тут наступающие выстрелили залпом, и стоящий рядом с нами казак упал с простреленной головой, Еще кто-то закричал, что ранен.

— Иди отсюда! — заорал я, забыв всякую вежливость. — Уводи коней!

Матильда попыталась смерить меня гневным взглядом, но мне было не до ее амбиций и ей пришлось покориться. Она сердито вырвала у меня повод и трусцой побежала с лошадьми вглубь леса.

Казаки между тем, как говорится, «сомкнули ряды», сгруппировались, продолжая торчать на виду у неприятеля. Я был не против такой беззаветной смелости, но нас было слишком мало, чтобы ради престижа служить французам мишенями.

— Укрыться за деревьями! — закричал я, невольно вмешиваясь в ход боя. — Готовься к рукопашной!

Как ни странно, меня послушались. И, похоже, вовремя. Опять ударил нестройный ружейный залп, и пули запели между деревьями, сбивая кору и ветви. У казаков ружей не было, только пистолеты и сабли, потому с нашей стороны никто не стрелял. До противника было еще метров сто пятьдесят, слишком далеко для пистолетной пули. Я тоже ждал, когда гренадеры подойдут ближе.

— Ваш благородь, — окликнул меня бородатый возрастной казак из-за ближайшего дерева, — дай твой мушкет побаловать, куда тебе два!

Он был прав и я отдал ему второе ружье, предупредив, что мушкетон заряжен четырьмя пулями, и стрелять из него лучше по толпе.

— Как можно, что ж мы сами без понятия! — обижено, сказал он. — Чай, не первый раз француза воюем!

— Тогда подпустим к дороге и разом стреляем! — не преминул я оставить последнее слово за собой.

Атакующие, потеряв нас из виду и уяснив, что ружейная стрельба не приносит пользы, снизили темп атаки. Теперь они подходили осторожно, стараясь не маячить между деревьями. Однако расстояние между нами все равно сокращалось, и схватка была неминуема. Меня уже так достали неблагоприятные обстоятельства, что даже радовал повод хоть на ком-нибудь сорвать злость. Боя я не боялся, с моей подготовкой и приобретенным боевым опытом с обычными солдатами я рассчитывал справиться без проблем, но адреналин все-таки давал себя знать. В войне никогда нельзя загадывать наперед, хотя, как говорил опыт, чаще погибают плохо подготовленные, ленивые и бесшабашно храбрые.