х х х

Микроавтобус подкатил к воротам к полудню. Антон Павлович, с чемоданом и сумкой через плечо, долго и сердечно прощался с парой пожилых товарищей, пожал всем руки, помахал вслед и только тогда, войдя во двор, заметил, что площадка перед домом вычищена от снега.

— Сашенька, спасибо, — он заулыбался, но как-то напряженно и не очень радостно. — Я не хотел вас… эксплуатировать… Честно говоря, мне очень неловко. Когда я оставлял вам ключи, думал, вы всего-то зайдете пару раз, проведать, что дом не сгорел…

Он засмеялся собственной шутке, отлично зная, что смешного в ней мало.

Сашка стояла на пороге, всматриваясь в его лицо, разглядывая пожилого человека с краснеющим на морозе носом — и мысленно размечая логику его личности, многослойную проекцию длинной жизни, болезненную суету последних дней.

— Конец света, — он развел руками в ответ на ее взгляд. — В городе, во многих районах, до сих пор нет электричества… Что за ураган! Сколько аварий… Деревья, провода… И ведь в паре десятков километров ничего и не было, так, снег прошел…

Сашка шире открыла дверь, пропуская его внутрь. Он не позволил ей помочь с чемоданом, перехватил ручку уверенным мужским движением, втащил чемодан на крыльцо:

— Я так беспокоился о вас, когда узнал, что здесь творилось. Все так хрупко, понимаете… Люди живут, не имея понятия, что с ними будет через минуту… Машину повело на льду — и все, или ребенок залез на подоконник… Такой страх, Сашенька. Такой страх…

— Страх формирует реальность, — тихо сказала Сашка.

— Да? — он обернулся, и линзы очков сделались целиком голубыми от широко раскрытых в удивлении глаз. — Какое странное рассуждение…

— Я все время вынимала почту из ящика, — сказала Сашка. — Вот на столе. Посмотрите.

Старик осторожно поставил чемодан на пол — почти выронил:

— Спасибо… У вас такое лицо, будто вы хотите спросить… Что-то случилось?

Сашка сардонически улыбнулась: теперь что делать, объясняться с ним? Человек внутри нее обманул-таки волю Глагола — как если бы бабочка в морилке прикинулась дохлой, дождалась, пока приоткроется крышка, и последним усилием рванула на свободу…

Попыталась рвануть. Обманный маневр. Ненадолго.

— Ничего не случилось, кроме урагана, разрушений и жертв, — Сашка сама поразилась, как отстраненно и сухо прозвучал ее голос. — А вы… хорошо отдохнули?

Он смутился, будто услышав в ее словах упрек:

— В целом да… Прекрасный санаторий… Но там ведь телевизор работает в холле. А по телевизору новости каждый день, такие… больные. Тревожные. И напоследок — репортаж из Торпы после урагана…

Он сделал паузу, беспомощно развел руками:

— Такое чувство, что мир… съеживается, будто кожа в огне. Как прекрасный дворец, который прохудился и теперь обрушивается. Или… как старая компьютерная программа, накопившая столько ошибок, что уже не справляется. Если честно, я мечтал поскорее вернуться домой…

И он ушел в свою комнату, не снимая ботинок, оставляя мокрые следы на деревянном полу, а его слова остались висеть у Сашки перед лицом — «…столько ошибок, что уже не справляется».

«Если бы он сказал мне это месяц назад, — подумала Сашка, — да что там — неделю назад… Я бы улыбнулась и подумала, что скоро все изменится к лучшему — я изменю. А теперь я ухожу — оставляю мир, который прохудился и рушится. Потому что исправить, как выяснилось, я ничего не могу…»

Щелкали часы с большим маятником, смотрели люди с фотографий на стенах, на чистом пустом столе лежала упаковка с буханкой хлеба, которую Сашка принесла из магазина полчаса назад: не удержалась. По привычке. Ее заботило, что он будет есть, в доме-то шаром покати. И когда еще прилетит сюда Ярослав…

— Антон Павлович, — сказала Сашка громко. — Там продукты в холодильнике. У меня были проблемы со связью, я предупредила Ярослава, но он все равно волнуется. Пожалуйста, когда он будет звонить, скажите, что у меня все хорошо.

Старик снова показался в дверях, сжимая очки в ладони — он держал их осторожно и на отлете, будто пойманную ящерицу:

— Саша… мне кажется, что-то случилось. У вас… с Ярославом. Но я не могу понять… Вы даже не говорили по телефону в последние дни… Он так нервничает…

Сашка закусила губу. Старик сейчас не врал ни единым словом, ни интонацией, ни мышцей лица. Он что, в самом деле не понимает? Или он уверен, что Сашка не знает о семье Ярослава, откуда же взяться неприятностям?!

Ей захотелось коснуться его, вывернуть личность наизнанку и узнать правду — до мельчайших подробностей. Она удержалась ценой огромного усилия, но воля Глагола, которую она всю ночь растила в себе, как кристалл, — вся эта гармоничная, но хрупкая конструкция дрогнула.

Старик поймал ее взгляд. Отстранился, сгорбился, отошел к окну. Уперся ладонями в подоконник — таким точно жестом, как это делал Ярослав.

— Знаете, — заговорил он снова, медленно, будто подбирая слова, — по дороге в город… пришлось объезжать пробки. Дороги перекрыты. Люди говорят друг другу — «конец света». Поваленные деревья, перевернутые машины, кое-где сорванные крыши… Это бедствие. Но конец света — что-то совсем другое.

Он обернулся, зябко потер ладони:

— Страх ничего не формирует, Саша. Он разрушает. Я много лет жил в страхе… боялся потерять… некоторых людей, и чем больше боялся — тем вернее терял. И вот у меня остался один Ярослав… и вы.

Тикали часы, но не зловеще, как метроном, а размеренно и мирно, как похрапывает старая собака. Дом смотрел на Сашку — он помнил больше, чем хозяин, он помнил, как провалилась здесь крыша и вырывался огонь из слухового окошка.

— Когда я сидел здесь без света, — быстро, даже торопливо заговорил Антон Павлович, — я все думал… о многом. Ведь ниточка же, тонкая нитка, случайность. Я в ту ночь проснулся и успел затушить огонь, а если бы нет? Ярослав приехал бы на пепелище… А потом появились вы, Саша, такая странная… бесцеремонная девушка, вы сказали, что будете здесь жить. И я поверил, что больше не буду один. Никогда…

Он перевел дыхание, будто что-то застряло у него в горле и мешало говорить:

— Понимаете, Саша… Иногда конец света — это слово… или пара слов. Но если слова не прозвучат — всё вообще бессмысленно. Пожалуйста… Дождитесь Ярослава. Поговорите с ним!

х х х

Вся работа сегодняшней ночи, призванная отточить в ней волю Глагола, пошла прахом к моменту, когда она закрыла за собой калитку. Антон Павлович, может быть, обиделся — так поспешно и суетливо Сашка его покинула.

Ярослава невозможно дождаться — он не вернется никогда. Тот, что вернется, будет другим — совершившим иной выбор, предпочетшим другие поступки. Свой долг по отношению к старому дому Сашка выполнила, когда вернула ключи Антону Павловичу, а долга перед Ярославом у нее больше нет…