Вот давайте мы, русские, представим, что нам нужно, чтобы переселиться на новую родину. Что бы мы от нее хотели? Правильно: теплый климат, дожди, плодородные земли, полезные ископаемые – то, благодаря чему легче жить. И вот смотрите: в середине XIX в. США предлагает международному еврейству штаты Аризона и Орегон всего за 10 млн. долларов для создания еврейского государства Новая Иудея[269]. Прекрасный климат, плодороднейшие земли, масса полезных ископаемых. А евреи категорически отказываются! Как это понять? Да, в Иерусалиме иудейские святыни, но ведь святынями сыт не будешь. Богатый еврей из американской Иудеи вполне мог бы раз в году совершить паломничество в Иерусалим. Зачем строить государство в Палестине на скудной земле без полезных ископаемых, да еще и с враждебным населением? Если действительно строить государство, то тогда, безусловно, надо было выбирать Аризону или Орегон. Но там ведь тоже надо было работать руками. А вот если только поднимать тост: «На следующий год – в Иерусалиме!» – и только болтать о еврейском государстве и под эту болтовню собирать и собирать деньги, тогда Палестина, конечно, идеальна.

Отец сионизма Теодор Герцль был искренним энтузиастом еврейского государства, отдал этой идее все свои деньги, и когда англичане в 1903 г. предложили бесплатно под Новую Иудею Уганду – субэкваториальный климат, прекрасные земли, лес, медь, фосфаты, – Герцль за это предложение ухватился. Но русские евреи, которые должны были бы начать заселять Новую Иудею, категорически от Уганды отказались – им подавай только Палестину[270], которую англичане ну никак не могли дать из-за опасности восстаний на арабском Востоке. И это при том, что с 1882 по 1914 г. Россию покинуло 1,7 млн. евреев. Ехали куда угодно, но не в свое государство!

В «Еврейской газете» упоминается о сионистской организации «Билу», которая начинала первую в истории сионизма алию – организованное переселение в Палестину. Ведь это же еврейский анекдот! В 1882 г. в Харькове 300 членов этой организации получили подъемные деньги для организации сионистской колонии в Палестине. До Одессы доехало 100 человек, до Константинополя – 40, до Палестины – аж 16![271]Но и эти не прогадали: как я уже писал, в 1910 г. они уже стали плантаторами. Можно понять Теодора Герцля, который как-то в отчаянии записал в дневнике: «Я придумал для себя подходящую эпитафию: «У него было слишком хорошее мнение о евреях»».

Теодор Герцль

Не хочу обижать тех евреев, для которых идея еврейского государства была целью их жизни, но со стороны вся эта еврейская афера смотрится таким образом: ротшильды и гинцбурги ростовщическим процентом сдирали деньги со всего мира, а еврейский плебс под соусом сионизма сдирал деньги с ротшильдов и гинцбургов. Идиллия!

Но вернемся к обсуждению вопроса о том, что евреи, дескать, отвыкли от работы. Имеется в виду любая работа, а не только сельское хозяйство. Ведь где бы евреи ни жили, они не оставляют после себя культурных слоев. Когда археологи делают раскопки, они слой за слоем поднимают материальные свидетельства культурной деятельности живших в данном месте людей: осколки керамики и стекла, остатки тканей и кож, литые и кузнечные изделия. Но можно копать в гетто Испании или Голландии, в Варшаве или Минске хоть до центра Земли, и никаких культурных слоев от евреев обнаружено не будет. Среди них никогда не было ремесленников: не было еврейских гончаров и стеклодувов, кузнецов и литейщиков, ткачей или столяров. А это наводит на раздумья: а за счет чего они жили? Речь идет не о банкирах и ростовщиках: здесь все понятно. А за счет чего жили миллионы еврейского плебса? Не пахали, не ковали, не ткали – чем питались? Даже если плохо питались, то за счет чего или кого?

Это не тайна, масса очевидцев описывает источник существования евреев вполне определенно – евреи в стране пребывания втискивались между производителями: навязывали себя в качестве торговых посредников между ремесленниками и крестьянами. Они всегда образовывали и составляли паразитический класс. Сегодня апологеты сионизма это яростно отрицают. В. Лакер в своей монографии пишет: «Отдельные обвинения, предъявлявшиеся евреям, – такие, как массовая эксплуатация, – были смехотворны: в подавляющем большинстве евреи не имели ни гроша за душой. Евреи из Могилева, составлявшие 94 % всего городского населения, не могли бы зарабатывать средства к жизни, эксплуатируя оставшиеся 6 % населения города»[272]

Лакеру – прежде чем это писать – следовало бы задуматься: если евреи ничего не производили и не имели гроша за душой, почему они не умерли с голоду? И при чем здесь «население города»? Да, в Могилеве 94 % были евреями, но ведь 100 % крестьян в округе были русскими и поляками, кузнецы Тулы и Новой Гуты на 100 % были русскими и поляками, ткачи Лодзи и Иванова были поляками и русскими на те же 100 %. Если уж быть точным, то в Могилевской губернии на 1911 г. проживали: русских – 86,1 %, поляков – 1,3 %, евреев – 12,1 %[273]. И евреи скупали дешевле у одних и продавали дороже другим. На это и жили. Бедно, мерзко, но отказываться от этой, по сути паразитической жизни не собирались. Причем ни о какой честности в этом посредничестве и говорить не приходится. Писатель В. Крестовский служил в уланском полку в конце XIX в. на западе России – в Белоруссии и Польше – и прекрасно описал манеры еврейских «услуг». Простите за длинную цитату из очерка «Базарный день в Свислочи».

«Каждый воскресный день в Свислочи с раннего утра подымается особенное движение. Жидки торопятся выслать своих «агэнтов» на все выезды и ближайшие перекрестки дорог, ведущих к местечку. Это в некотором роде сторожевые посты «гандлового люду». Но зачем такие посты нужны свислочскому люду гандловому? Нужны они затем, чтобы перенимать на дороге крестьян, доставляющих на базар свои сельские продукты. Везет себе белоголовый хлоп на своем возу «каранкову», а то и целую «корцову» бочку «оброку» или «збожа» и уже рассчитывает в уме своем предстоящие ему барыши, как вдруг на последнем перекрестке налетает на него с разных сторон ватага еврейских «агэнтов». Хлоп моментально оглушен, озадачен и закидан десятками вопросов, летящих вперебой один другому: «А что везешь? А что продаешь? А сколько каранков? А чи запродал вже кому? А чи не запродал?» Хлоп не знает, кому и что отвечать, а жидки между тем виснут к нему на задок, карабкаются на воз, лезут с боков и с переду, останавливают под уздцы лошаденку, тормошат ошалелого хлопа, запускают руки в овес или в жито, пробуют, смакуют, рассматривают, пересыпают с ладони на ладонь и при этом хают – непременно, во что бы то ни стало, хают рассматриваемый товар, а другие – кто половчее да поувертливее – насильно суют хлопу в руку, в карман или за пазуху сермяжки кое-какие деньжонки, и не столько денег, сколько запросил хлоп, а сколько самим вздумалось по собственной своей оценке, которая, конечно, всегда клонится к явному ущербу хлопа, и если этот последний не окажет энергичного сопротивления с помощью своего громкого горла, горячего кнута и здоровых кулаков, то та партия жидкое, которой удалось, помимо остальных агентов, всунуть в руку продавца сколько-нибудь деньжонок, решительно овладевает и хлопом, и его збожем, и его возом.