Знаю, объестся тот или другой дуралей – заботы, волнения; но, верьте мне, он это сделает раз, другой – не больше; не имеют опыта лишь те, за кем слишком следят.

18. Несогласия будут даже там, где между экономкой и надзирателями царит полная гармония.

Если дети сыты, часть приготовленной еды иногда остается. Жаркий день, спешка из-за экскурсии, чуть подгорело молоко – а уже экономка с попреками:

– Половина каши не съедена, а вот хлеб, который нашли под верандой…

Пусть воспитатель выпьет для примера полный стакан подгоревшего молока; пусть предупредит ребят, что, если они не съедят суп, прогулки не будет; и пусть дает хлеба вволю, но небольшими кусками; пусть посчитается с печалями экономки, но выдача хлеба должна остаться, нельзя капитулировать, ни на один день нельзя.

Воспитатель склонен относиться несерьезно к заботам экономки; экономка склонна видеть эту несерьезность и там, где ее нет. Но при обоюдном добром желании несогласия будут лишь такие, какие и должны быть между людьми, которые работают в одной области, но на разных участках. Надо быть тактичным, а воспитателю, который, вспылив, может забыться и сказать: «Занимайтесь лучше своими горшками и не суйтесь к детям», – я напомню, что экономка имеет полное право ответить:

– А вы вашим ребятам получше зады подтирайте, а то прачка никак белье не отстирает.

В самом деле, если экономка обязана следить за чистотой на кухне, то воспитатель и за чистотой белья. Добрая воля подскажет им правила тактичного поведения, вразумит, что оба они служат одному и тому же доброму делу.

Если только она налицо, это добрая воля.

19. Дети уже сыты.

Ты считаешь, что преодолел сопротивление – нет, оно лишь притаилось. Возможно, суп сегодня нарочно пересолен, а рис разварился в кисель.

Возможно, порции мяса нарочно большие и, кроме того, картошки вволю, а на десерт прокисшие вишни: «Пусть, мол, у него ребята расхвораются, увидит, чем это пахнет». Весь рис в помойном ведре, после соленого супа ребята напьются воды, а крыжовник или кислое молоко довершат остальное.

Помни, юный воспитатель, если ребенок бывает изощренно жесток, он это делает бессознательно, по подсказке. Коварство же взрослого, которому ты помеха, безгранично.

Обездоленные и забытые мстят здесь за пережитые обиды. Обманутые в честолюбивых стремлениях тешат себя здесь бесконтрольной властью, требуя почета, милостиво принимая услуги, деспотично повелевая. Серые и неспособные, смиренные и лицемерные найдут здесь хлеб ценою молчания и самой грязной работы. Если ты мешаешь им, не надейся, что они уступят без долгой, упорной и яростной борьбы; слишком быстрая и легкая победа таит в себе зачатки поражения: враг ждет, когда ты устанешь, а тем временем старается усыпить твою бдительность или собрать против тебя улики.

Если поздно вечером к тебе в комнату вошла молоденькая горничная с поручением от экономки, это может быть простой случайностью, а могло и иметь особую цель. Чем ты моложе и неопытнее, Тем осмотрительнее ты должен поступать, осторожнее говорить и быть начеку, когда что-нибудь уж очень легко тебе дается.

20. Хочешь ли ты плыть по течению,

подчиняясь власть имущим, опираясь на ловкачей и проныр, помыкая маленькими людьми, подавляя непокорных и непослушных; хочешь ли ты во все вникать, удовлетворять каждое справедливое требование, не допускать злоупотреблений и выслушивать жалобы – у тебя должны быть враги, будь ты министр или скромный воспитатель. Если ты слишком рьяно, неосмотрительно и уверенно вступишь в бой, ты обожжешься разок-другой и, быть может, потеряешь охоту продолжать экспериментировать ценою душевного спокойствия, а подчас и ценою средств к существованию и всей своей будущности. Чем легкомысленнее взлет, тем опаснее падение…

А впрочем, не верь мне, я лгу, я старый брюзга. Действуй, как тебе велит сердце, стремительно, напористо, без компромиссов и колебаний… Выживут тебя – придут новые, встанут на твое место, поведут дальше. С нечестным – никаких сделок, разгильдяя – прочь с дороги, подлеца – в морду. У тебя нет опыта – тем лучше. Если опыт указывает дорогу, которой ты можешь ползти всю жизнь, так ты его не захочешь: лучше час, да парить в небе… А победят тебя… что ж, не будешь достопочтенным для седых и лысых, зато для юных останешься героем.

Брось кукситься – сам хотел…

Не говори, что тебя не предупредили, ввели в заблуждение, обманули…

21. Речь моя о позавчерашнем шуме была приблизительно такова: «Я побил мальчика – я поступил плохо.

Я пригрозил выбросить его на веранду, где его покусает собака, – это очень гадко. Но кто виноват в том, что я совершил два гадких поступка? Виноваты ребята, которые нарочно шумели, чтобы я разозлился. Возможно, я наказал невиновного. Но кто виноват? Виноваты ребята, которые нашалили и попрятались, пользуясь темнотой. А вчера почему было тихо? Потому что горела лампа. Значит, это вы виноваты, что я поступил несправедливо. Мне очень стыдно, но пускай и вам будет стыдно. Я сознался, а теперь вы сознайтесь. Дети бывают хорошие и плохие. Каждый плохой ребенок может исправиться, коли захочет, я ему в этом охотно помогу. Но и вы помогите мне остаться хорошим, чтобы я с вами не испортился. Мне очень досадно, что у одного из вас подбит глаз, а у другого забинтована голова, что пан X вами недоволен и что на вас жалуется сторож».

Потом каждый говорил: хороший он и послушный, или так себе, или и сам не знает, какой он; потом говорили: очень им хочется исправиться, или только немножко, или вовсе не хочется. Все это мною записывалось. Я узнал, кто правые, кто левые и кто центр в группе…

Бывают же сборники политических и судебных речей и проповедей. А почему нет печатных речей воспитателей к ребятам? Всем кажется, что это легко – говорить с детишками. Некоторые обращения к детям я писал по неделе и больше.

22. Мы все вместе решали, что делать,

чтобы ребята не загаживали лес, не шумели за столом, не бросали куда попало хлеб и шли по сигналу купаться или к столу.

Я продолжал делать все те ошибки, от которых желаю вас уберечь, но уже заручился у части ребят моей группы обещанием мне помогать.

Глупости сами мстили за себя тщетностью усилий и бесполезной тратой энергии. Ребята пожимали плечами, порой старались переубедить меня; часто я уступал.

Помню разговор об отметках по поведению. Я не хотел ставить оценок: все заслуживают пятерку, каждый старается быть хорошим, а если не может, наказывать не за что.

– Не напишу я, что у меня пятерка, он подумает, что я плохо себя веду.

– Вот у других воспитателей – у сорванца и то хоть тройка, да есть, а я послушный – и у меня ничего.

– Если я сделал что-нибудь плохое и вы поставили мне отметку, я знаю, что с этим уже покончено.

– Без оценок и слушаться не хочется, а почему, сам не знаю.

– А я не так. Когда вы ставите отметки, а я сделал что-нибудь плохое, я думаю: и пусть ставит мне тройку. А не поставите – неприятно.