– Ты чего тут?

– Гуляю, – объяснила девочка и почесала коленку.

– Кто ж так гуляет-то? – изумилась Санечка и решительно изменила маршрут, направившись к самохваловскому подъезду. – Мать-то дома? – поинтересовалась она, не оборачиваясь, и исчезла в прохладной темноте распахнутых дверей.

Антонина, услышав призывный стук в дверь, даже не пошевелилась. Главная Соседка постучала еще несколько раз, но так же безрезультатно.

– Где мать-то? – взяла она в оборот Катьку.

– Не знаю, – лениво наврала та и уставилась себе под ноги.

Тете Шуре не оставалось ничего другого, как возобновить движение по прежнему маршруту. Девочка проводила ее взглядом и наконец-то решилась.

Алеев поднял голову, посмотрел на одноклассницу и призывно хлопнул ладонью по борту песочницы. Катька присела рядом, предусмотрительно расправив под собой платье.

– Караулю… – сообщил он Самохваловой и ткнул пальцем в сестру.

– Поня-а-а-атно…

Помолчали. Обоим было неуютно в присутствии друг друга, разговор не клеился: в школе они двигались по разным орбитам, хотя шесть лет отучились в одном классе. От Алеева Катька ожидала исключительно какой-нибудь пакости типа задрать юбку, подложить кнопку, обозвать и стукнуть. Ильдару подсевшая девица тоже была до крайности неинтересна: ни кожи, ни рожи, на носу – очки, и вообще малолетка.

Катька подняла с земли веточку, обломила тонкую ее часть и нарисовала на песке рожицу, после чего Алеева-младшая подползла поближе и, хихикнув, стерла рисунок ладонью.

– Еще! – скомандовала она и строго посмотрела на Катьку.

– Не получится. Песок сухой, – объяснила Самохвалова.

– Полей! – скомандовала сестра брату, и тот послушно вылил пол-лейки воды.

Катька взялась за дело и нарисовала сестре Алеева таксу. Девочке понравилось:

– Собак, – узнала она.

– Собака, – поправила ее Катька.

– Еще собак! – снова приказала алеевская сестра.

Самохвалова нарисовала лошадиную морду.

– Конь! – обрадовалась девочка. – Еще.

Катька нарисовала свинью. Девочка нахмурилась, зато Ильдар пришел в полный восторг и подписал под рисунком: «Горлач – кабан». Девочка что-то сказала брату по-татарски, Алеев покраснел, поднялся и повел сестру в кусты. Катька обернулась и чуть не рухнула с бортика – Ильдар приговаривал невозможное «пись-пись-пись…» Самохвалова тактично отвернулась.

Песок быстро высыхал на солнце, становилось жарко. Девочка капризничала и срывала с себя косынку. Самохвалова вопросительно посмотрела на одноклассника. Алеев снисходительно пояснил:

– Спать хочет.

– Нет, – швырнула в него песком сестра и приказала Кате: – Рисуй.

Самохвалова терпеливо нагнулась над мокрым песком, предварительно политым остатками воды из лейки. Сломалась веточка – собака не получилась.

– Все, – с радостью объявил Алеев. – Домой пошли.

– Нет! – разревелась девочка и уселась у Катькиных ног.

– Не плачь, – погладила ее по кружевной косынке Самохвалова. – Я тебе еще нарисую. Потом. Когда проснешься.

– Завтра? – уточнила девочка.

– Почему завтра? Сегодня нарисую.

Ильдар скорчил однокласснице рожу и вытаращил свои черные глаза.

– Или завтра… – спешно исправилась Катька и помахала алеевской сестре рукой. – Спокойной ночи.

Та неожиданно успокоилась, встала на свои толстые ножки, взяла брата за руку и дала себя увести. У подъезда Алеев оглянулся и проорал однокласснице:

– Слышь, Самосвалова! Ты давай выходи вечером.

Катька пожала плечами и ничего не ответила. Зато Антонина Ивановна, свесившись через перила, пообещала соседу выставить дочь на улицу к означенному времени. Алеев залился краской и вошел вслед за сестрой в подъезд.

«Ну кто тебя спрашивает?!» – с досадой подумала Катя и побрела к дому.

– Ма-а-а-ма! Ну почему ты все время вмешиваешься в мою жизнь? – заявила с порога Катерина.

– Я-а-а-а? – не поверила своим ушам Антонина и на всякий случай скрестила на груди руки.

– Ты! – непривычно дерзко ответила девочка.

– Да где ж это я в твою жизнь вмешиваюсь-то? – временно пошла на попятную Антонина Ивановна.

– Ты просто не замечаешь, – горько констатировала Катька и отзеркалила материнскую позу. Так и стояли обе Самохваловы друг напротив друга со скрещенными на груди руками. Со стороны они напоминали двух боксеров на ринге, изучающих друг друга, пока не прозвонит гонг.

Даже невооруженным глазом было видно, как по-девичьи округлилась, вытянулась и окрепла за минувший год Катерина. Но тем же невооруженным глазом можно было заметить, как сдала ее мать. Казалось, она даже стала как будто меньше ростом. И не то чтобы Антонина очевидно постарела… Нет, из нее просто улетучивалась эта хорошо знакомая Катьке величественность, поэтично воспетая Солодовниковым. Секрет был прост: Антонина Ивановна Самохвалова все чаще и чаще признавалась себе в том, что она ничего не знает, ничего не понимает, никуда не успевает и никому не нужна. Поэтому суетилась, совершала много мелких движений, ставила перед собой массу задач, а решала от силы две. Антонина сдавала позиции. Одну за одной. И отвоевывала их у нее собственная дочь, неожиданно почувствовавшая себя взрослой.

– Это я-то не замечаю? – начала наступать на Катьку Самохвалова.

– Ты!

– Значит, я? – поджала губы Антонина Ивановна. – Я-а-а… А знаешь ли ты, Катя, чего мне стоило тебе эту жизнь сохранить? Сколько бессонных ночей мне это стоило? Сколько слез мне это стоило? И ради чего? Ради того, чтобы ты, как только титьки выросли, мне тыкать начала? Значит, когда тебе плохо, мама нужна. А когда хорошо, не больно надо? Что ж ты, когда в Москву тебе приспичило ехать на Андрюшечку посмотреть, мне всю плешь проела? А когда маме твоей глоток свежего воздуха понадобился морского, дулю выкатила? Я-а-а-а в твою жизнь вмешиваюсь?! Я-а-а-а?! Да если бы не ты, я б давно уже счастливо жила, по углам не мыкалась, замуж вышла, как сыр в масле каталась! Ты у меня сколько лет отняла? Сначала отец твой, потом – ты! Сколько лет! И вот теперь силу свою почувствовала? Мама не нужна? Подыхай, мама?!

– Я такого не говорила, – сделала шаг вперед Катька.

– А и говорить не надо! – скривилась Антонина. – И так все видно.

Самохвалова расцепила сложенные на груди руки и ткнула в дочь пальцем:

– А теперь слушай меня, сопля зеленая! Рот свой закрыла, чтобы я тебя больше не слышала. Пока я тебя кормлю, пою и одеваю, будешь делать то, что тебе положено. А не будешь – придушу собственными руками, раз до сих пор сама не задохнулась. Поняла?! – грозно переспросила Антонина Ивановна, и Катька под ее напором попятилась. – Поняла, я спрашиваю?