Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет. Не верю. А ты?
— И я не верю. Коль дивизией не взяли, то где уж нашему отряду. Нас и похоронить-то будет некому. — Казакевич даже рукой махнул. Помолчал. Опять спросил: — У тебя есть чистое белье?
— Нет. А зачем оно?
— Таков обычай был в русской армии: перед смертью надевали чистое белье.
— А у тебя есть?
— И у меня нет, — ответил Казакевич.
Мы обнялись…
А дальше случилось чудо: перед атакой, которая закончилась бы, скорее всего, гибелью отряда, немцы внезапно на три километра отошли, оставив Боброво без боя, очевидно, по тактическим соображениям. А затем поступил приказ передать участок фронта свежим, прибывшим из тыла частям. И тут Казакевич «громко, как на митинге», произнес, возможно, свой самый выстраданный, хотя и не совсем цензурный экспромт:
А после небольшой паузы отдал команду: «По-о ма-ши-и-нам!»
И сразу же: «Отставить! Пойдем пешком!»
И бойцы, и офицеры хохотали, оценив и вполне солдатский экспромт, и команду. Никаких машин на передовой не было, и на новые позиции на реке Проня дивизия отправилась пешком. Виктор Шиков, говоря о дальнейших боевых действиях дивизии, заметил: «По сравнению с тем, что мы пережили под Бобровом, это была благодать, а не война». В общем, его и Казакевича наградили за готовность умереть.
Все знавшие Казакевича непременно вспоминают чувство юмора, которое он не терял в любой обстановке, умение находить общий язык с людьми самого разного уровня, от простых солдат из крестьян до высокого начальства. Казакевич был «душой компании», запевалой в буквальном смысле этого слова. Любовь к музыке иногда проявлялась в своеобразной форме: как-то он ввел музыкальную таблицу позывных — «Флейта», «Гобой», «Кларнет». Политотдел Казакевич назвал, не без подтекста, «Оперой».
В апреле старший лейтенант Казакевич был назначен начальником разведки 76‐й дивизии. Майор Николай Пономарев, начальник 2‐го отделения разведотдела штаба 47‐й армии, которому подчинялась дивизионная разведка, вспоминал о своей первой встрече с Казакевичем:
Мне приходилось видеть немало начальников разведок полков и дивизий. Большинство из них обычно в чем-то отличалось от других офицеров — то ли наличием трофейного оружия, то ли особой манерой носить военную форму, — одним словом, начальника разведки не так трудно было узнать.
Однако старший лейтенант Казакевич в этом отношении был на редкость нетипичен. Перед нами появился не очень складно обмундированный офицер, в больших очках, с тульским наганом на каком-то неуставном поясочке, — больше похожий на лесного обходчика, чем на руководителя разведки боевой дивизии.
Этого нетипичного офицера отличала наблюдательность, аналитический ум, умение из разнородных данных, на первый взгляд мелочей составить представление о противнике и даже о характере командира противостоящего вражеского соединения. Казакевича отличал здоровый скептицизм, почти во всех случаях спутник чувства юмора. Докладывая начальству армейской разведки данные о противнике, он завершил сообщение следующими словами:
Все, что я вам доложил, относится к фактической стороне дела, а юридически перед фронтом дивизии противника вроде бы нет. По той простой причине, что если судить о его потерях по всем нашим донесениям о результатах боев за последние недели, то каждый противостоящий нам немец убит дважды, а некоторым, по-видимому, особенно не повезло, и их вывели из строя трижды.
Подумав, Казакевич добавил:
Не исключено, что к общей сумме потерь по ошибке могли приписать немцев, погибших в боях с русскими войсками, наступавшими здесь под командованием А. А. Брусилова в 1916 году.
Казакевич понимал, что разведчикам, как и почти всем людям на войне, свойственно привирать, и нередко отправлялся в полки, чтобы по возможности проверить сведения разведчиков лично. Характерно одно из его донесений в штаб армии: «Сегодня ночью в районе высоты 213,3 наши ребята якобы захватили пленного, которого якобы допросили и якобы выяснили, что он по меньшей мере из личной охраны фюрера».
Следующий орден — Отечественной войны 2‐й степени — уже капитан и начальник разведки 76‐й стрелковой дивизии получил за то, что «в боях под деревней Ружин 27 апреля 1944 года, когда противник наступал крупными силами при поддержке танков и авиации, тов. Казакевич, находясь в боевых порядках своим личным примером и бесстрашием воодушевлял бойцов, отстаивая каждую пядь нашей территории и будучи раненым в бою не ушел с поля боя». Кроме того — запомним этот фрагмент наградного листа: «В боях за овладение гор. Ковель тов. Казакевич обеспечивал разведкой состояние противника, своевременно разгадал замыслы противника и способствовал в занятии города Ковеля частями нашей дивизии 4 июля 1944 года».
Четырнадцатого июля 1944 года полковник Выдриган был ранен и эвакуирован в госпиталь. На этом закончилась совместная служба двух столь разных друзей. Через неделю был тяжело ранен Казакевич. Двадцать второго июля 1944-го, уже в Польше, во главе конной группы разведчиков он совершил рейд в тыл противника. Разведчиков было семеро. Они захватили мост через реку Владавка на пути отхода немцев. Невольно вспоминается фильм «Великолепная семерка». Тем паче что семерке, удерживавшей мост, пришлось принять бой с отрядом вражеских солдат численностью до сорока человек. Вот только кровь и смерть были не киношными, а настоящими. Двое разведчиков были убиты, трое ранены, в том числе Казакевич. Он получил осколок гранаты в правое бедро и был эвакуирован в тыловой госпиталь.
Майор Николай Пономарев, начальник 2‐го отделения разведотдела штаба армии, которому подчинялась дивизионная разведка, впоследствии дипломатично писал:
Я не очень уверен в том, что была крайняя необходимость принимать участие в такой рискованной операции самому начальнику разведки дивизии, поскольку перед ним стояли и другие немаловажные задачи. И дело здесь не в какой-то особой отваге и лихости Эммануила Генриховича — человека безусловно смелого и умеющего сохранять выдержку в трудные минуты. Для него всего важнее было дело, и ему он подчинял все остальное, в том числе и самого себя. Позднее он сам рассказывал, что вообще было чертовски жутковато, «но уж очень нужен был этот мост, да к тому же попутно надеялись прихватить одного-двух контрольных пленных, которых вы требовали».
В воспоминаниях сослуживцев есть и другие свидетельства храбрости Казакевича, иногда переходящей грань разумного. Офицер полковой разведки Василий Бухтияров назвал его «отважной душой». Ему врезалось в память первое знакомство в апреле 1944 года. Немцам удалось обнаружить наблюдательный пункт полка, и они обрушили на него огонь всех имевшихся у них средств. Кроме артиллерии НП обстреливал бронепоезд прямой наводкой, несколько заходов сделала эскадрилья «Юнкерсов». Кругом все было изрыто воронками от взрывов, ходы сообщения и землянки у НП разрушены. Эта картина была хорошо видна с наблюдательного пункта дивизии. В момент небольшого затишья Казакевич отправился на НП полка. «Он шел не по ходам сообщения, так как они были завалены, а прямо по открытой местности. Большой, с высоко поднятой головой, в очках, он шел, не пригибаясь от выстрелов». Командир полка сказал Бухтиярову: «Это твой начальник Казакевич. Идет нас воодушевлять». Казакевич, зайдя в полуразрушенный блиндаж, шутливо обратился к его обитателям: «Живы, смертники!» — и всем крепко пожал руку. В шутке была немалая доля правды. На советы относительно осторожности на передовой НП Казакевич ответил: «Война еще не кончилась. Если гнуться после каждого выстрела, то к концу войны можно превратиться в обезьяну».
