Зачем она это сказала? Может, потому что ее саму колотил озноб?

— Алтайские боги перестали сердиться, — дал я популярный в народе ответ. Никогда не видел, чтобы Элку трясло. Я решил прекратить это дело, схватил ее в охапку и сжал, чтобы она не вибрировала. Беда замерла, и от моего дыхания у нее запотели очки.

— Не дыши, — попросила она.

— А ты не трясись.

— Это от страсти.

Зря она так сказала, потому что я понял это буквально. Диванчик у Ильича оказался совсем хлипкий: модный, узкий, на тонких металлических ножках. Зато покрывало было просто роскошное. Мы прогнали с него Рона, стащили на пол, и устроили такое, что соседи энергично забили по стояку.

— Перед смертью не надышишься, — сказала Элка, отлепив от меня, наконец, свое длинное тело. — Ну, говори, где ты спрятал кейс?

— Я так и знал.

— Что?

— Что просто так ты не…

Она вцепилась в меня губами, и нам стало плевать на соседей. Рон заскулил на диване, требуя назад свое покрывало.

* * *

На следующий день в школе было затишье. Занятия шли только в младших классах. Официально траур никто не объявлял, но так уж получилось, что почти все ученики и учителя поехали провожать в последний путь лучшего ученика нашей школы.

Полдня я потратил на разъезды по городу, посещая «разборы» в поисках оптики на свою «селедку». Деньги на фары я без зазрения совести взял из сейфа Ильича — так называемые «спонсорские». В конце концов, «аудюха» давно стала частью школьного инвентаря и не грех починить ее за счет родительских пожертвований. Я нашел «аудюхе» родные фары и задние фонари, купил краску нужного цвета, шпаклевку, и отвез все Саньке Панасюку в гараж. Я даже поболтал с ним двадцать минут о том, о сем — о жизни, о машинах, и это был тот редкий случай, когда я не пытался промыть ему мозги.

В школу я вернулся с надеждой, что Лилька сегодня все же придет и расскажет мне, чем завершился вчера вызов милиции в Дом культуры. Я бесцельно шатался по пустым коридорам, когда вдруг натолкнулся на Дору Гордеевну. Она внезапно возникла передо мной необъятной горой, вывалившись из женского туалета. От неожиданности мы отшатнулись друг от друга и это инстинктивное, не прикрытое светским лицемерием движение выдало наше истинное отношение друг к другу. Я не стал изображать радость при виде многокилограммового завуча, я даже не стал с ней здороваться. Я засвистел веселый мотивчик и пошел по коридору вразвалку.

— Глеб Сергеевич! — от неожиданности, что она вспомнила мое правильное имя, я остановился, как вкопанный. Голову даю на отсечение — она решила доставить мне пару неприятных минут.

— Да, Дора Гордеевна, — светски отозвался я. Всегда боюсь обозвать ее так, как кличут детки — Гангреной Ивановной.

— Вы вчера так поспешно ушли…

— Я торопился.

— А знаете, что произошло в конце торжества?

— Что?!

— Очередное убийство!

— Господи!!! — Я схватился за сердце. Она усмехнулась кривенько маленьким ртом, который тонул в щеках и подбородках и не мог полноценно выполнять свои мимические функции. Зря я схватился за сердце, это был явный перебор.

— Разве вы не знали? Вы же ушли раньше и наверняка видели труп Василия Ивановича, физрука из десятой гимназии! Он был убит выстрелом в спину, точно так же как и Грибанов.

— Физрука? Что вы, Гангрена Ивановна! Я припарковал машину с торца, вы же знаете, у меня сейчас не очень целая машина, я ее прячу… Я вышел из здания и пошел не прямо, а вправо, там тоже ступеньки. Я никого не видел! Лилька меня проводила и осталась курить на крыльце.

Дора залилась краской. Зря я не умолчал про «Гангрену». Крыть ей было нечем, но она с собой справилась и спокойно спросила:

— Петр Петрович, а когда, наконец, в школе начнутся работы по установке противопожарной сигнализации? Деньги управление финансов выделило. Давно. Где?! Проверки нагрянут! Троцкий сбежал в больницу, в платную палату, между прочим! А вас подсунул, как мальчика для битья. Так отрабатывайте! Или денежки с Ильичом вместе проели?! Вы же его правая рука!

Я сосчитал в уме до десяти и сказал:

— Все нормально, Дора Гордеевна. Работы начнутся с той недели.

Она повернулась с углом разворота тяжелогруза и довольно быстро ушла.

Я понятия не имел, о каких деньгах и какой сигнализации она говорит. По-моему, оборудование школы противопожарной системой планировалось на летние каникулы. Кажется, пришло время навестить Ильича в больнице. Впрочем, какая-то папка лежала в сейфе, подписанная от руки «ПЖ», может, она имеет отношение к делу? Я направился в кабинет.

У кабинета суетился следователь Питров. Он дергал ручку, постукивал в дверь и даже ее попинывал. Я совсем забыл про веселого следователя прокуратуры Питрова, сразу покрылся испариной, но удирать было поздно.

— Здравствуйте, Петр Петрович! — Я открыл дверь и пригласил его зайти.

— Здравствуйте, здравствуйте! — Питров не зашел, а впрыгнул за дверь, словно ребенок на вожделенную, но запретную территорию.

Мы оказались в приемной. Из приемной шла дверь непосредственно в директорский кабинет, но я помнил про фокус со стаканом и решил ни в коем случае не впускать туда Питрова. Мало ли что он сопрет с моего стола и с чем помчится к экспертам! Приемная — нейтральная территория, пусть здесь со мной и беседует.

— Раздевайтесь, садитесь, — кивнул я на кресло.

Питров скинул курточку-пуховичок и шапку-ушанку, оказавшись в трикотажном джемпере, из которого торчали вытянутые нитки, и со всклоченной головой. Он так наэлектризовался от верхней одежды, что трещал-потрескивал, словно неисправный электроприбор. Я решил, что не дам ему в этот раз вить из себя веревки, ловить на слове, провоцировать. Я широко улыбнулся и сказал:

— Придется поговорить здесь! В кабинете наша техничка провела санобработку. Тараканы замучили, знаете!

— Надо же! И никакого запаха!

— Да порошочек какой-то, но до вечера рекомендовано не входить. Очень сильнодействующее средство!

Он кивнул. И снова кивнул. И еще.

Его часто заедало на этом жесте. Он открыл рот, но я снова опередил его.

— Вот, видите, попал на машине в небольшую аварию. Руку повредил, лицо, и слегка хромаю.

Питров снова кивнул, сел, и с легким электрическим разрядом закинул ногу на ногу. Я уселся на место секретаря, которого в нашей школе отродясь не было. Его функции время от времени исполняла Лилька. Питров вздохнул, набрав воздух для реплики, но я сделал скорбную мину и сказал:

— Знаю, знаю. Вчера опять произошла трагедия. Мне только что сказала об этом Дора Гордеевна. Убили учителя физкультуры из десятой гимназии. Так же как и Грибанова. Выстрел в спину. Это ужас! Впечатление, что орудует какой-то маньяк!